Святых искусств достойные делаГлаголом гимн творит, краса – явленьем:Я сплел ей лавр, она меня спасла!
CCCII
Восхитила мой дух за грань вселеннойТоска по той, что от земли взята;И я вступил чрез райские вратаВ круг третий душ. Сколь менее надменной
Она предстала в красоте нетленной!Мне руку дав, промолвила: «Я та,Что страсть твою гнала. Но маетаНедолго длилась, и неизреченный
Мне дан покой. Тебя лишь возле нет, —Но ты придешь, – и дольнего покрова,Что ты любил. Будь верен; я – твой свет».
Что ж руку отняла и смолкло слово?Ах, если б сладкий все звучал привет,Земного дня я б не увидел снова!
CCCXII
Ни ясных звезд блуждающие станы,Ни полные на взморье паруса,Ни с пестрым зверем темные леса,Ни всадники в доспехах средь поляны,
Ни гости с вестью про чужие страны,Ни рифм любовных сладкая краса,Ни милых жен поющих голосаВо мгле садов, где шепчутся фонтаны, —
Ничто не тронет сердца моего.Все погребло с собой мое светило,Что сердцу было зеркалом всего.
Жизнь однозвучна. Зрелище уныло.Лишь в смерти вновь увижу то, чегоМне лучше б никогда не видеть было.
CCCXV
Преполовилась жизнь. Огней немногоЕще под пеплом тлело. НетяжелБыл жар полудней. Перед тем как в долСтремглав упасть, тропа стлалась отлого.
Утишилась сердечная тревога,Страстей угомонился произвол,И стал согласьем прежних чувств раскол.Глядела не пугливо и не строго
Мне в очи милая. Была пора,Когда сдружиться с чистотой достоинАмур, и целомудренна игра
Двух любящих, и разговор спокоен.Я счастлив был… Но на пути добраНам смерть предстала, как в железе воин.
CCCXXXVI
Я мыслию лелею непрестаннойЕе, чью тень отнять бессильна Лета,И вижу вновь ее в красе расцвета,Родной звезды восходом осиянной.
Как в первый день, душою обаяннойЛовлю в чертах застенчивость привета.«Она жива, – кричу, – как в оны лета!»И дара слов молю из уст желанной.
Порой молчит, порою… Сердцу дорогТакой восторг!.. А после, как от хмеляОчнувшийся, скажу: «Знай, обманула
Тебя мечта! В тысяча триста сорокОсьмом году, в час первый, в день апреляШестый – меж нас блаженная уснула».
CCCLVI
Когда она почила в Боге, встретилЛик ангелов и душ блаженных ликИдущую в небесный Град; и кликЛикующий желанную приветил.
И каждый дух красу ее приметилИ вопрошал, дивясь: «Ужель то ликПаломницы земной? Как блеск великЕе венца! Как лен одежды светел!..»
Обретшая одну из лучших доль,С гостиницей расставшаяся бренной,Оглянется порою на юдоль —
И, мнится, ждет меня в приют священный.За ней стремлю всю мысль, всю мощь,всю боль…«Спеши!» – торопит шепот сокровенный.
«Промчались дни мои, как бы оленей…»
Промчались дни мои, как бы оленейКосящий бег. Срок счастья был короче,Чем взмах ресницы. Из последней мочиЯ в горсть зажал лишь пепел наслаждений.
По милости надменных обольщенийНочует сердце в склепе темной ночи,К земле бескостной жмется, средостенийЗнакомых ищет – сладостных сплетений…
Но то, что в ней едва существовало,Днесь, вырвавшись наверх, в очах лазуриПленять и ранить может, как бывало,
И я догадываюсь, брови хмуря,Как хороша, к какой толпе пристала,Как там клубится легких складок буря.
«Когда уснет земля и жар отпышет…»
Когда уснет земля и жар отпышетИ на душе зверей покой лебяжий,Ходит по кругу ночь с горящей пряжей,И мощь воды морской зефир колышет.
Чую, горю, рвусь, плачу – и не слышит —В неудержимой близости все та же —Целую ночь, целую ночь на страже, —И вся, как есть, далеким счастьем дышит.
Хоть ключ один – вода разноречива —Полужестка, полусладка – ужелиОдна и та же милая двулична?
Тысячу раз на дню себе на дивоЯ должен умереть – на самом деле —Я воскресаю так же сверхобычно.
Торквато Тассо
(1544–1595)
К Лукреции, герцогине Урбино
Ты в юности казалась нежной розой,Что, лепестков лучам не открывая,За зеленью стыдливо, молодая,Еще таит мечты любви и слезы.