— Мы решаем судьбу не одного человека. Мы решаем сегодня судьбу целого коллектива. Судьба других людей нам не менее дорога, чем судьба Торопова, — вмешался Минасов.
— Согласен. Я, видимо, не совсем точно выразился, — признался Кузьмин. — Тем не менее, я затрудняюсь. Компромиссного решения быть не должно. Это совершенно ясно. — Кузьмин сел, опустив голову.
— Ваше предложение? — спросил строго Бакланов.
— Я сказал.
— Вы ничего не сказали.
— Сказал все, что думал. Дело здесь не в формулировке и не в мере наказания. Дело в выводах, которые должны сделать и Торопов и мы.
— Хитер, хитер, ничего не скажешь! — покачал головой Бакланов.
Слово взял Гребешев. Он говорил резко, с жаром возражая Кузьмину.
— Мне эта теория права на свободные чувства не по душе, — заявил он, обращаясь к Кузьмину. — Что получится, если все будут рассуждать так, как Торопов и Панькина? Сегодня ей понравился Торопов, завтра Кузьмин, послезавтра Гребешев.
— Можешь быть спокойным — этого не случится. Мы с тобой для такого приятного чувства уже не годимся, — заметил Кузьмин.
Члены комиссии засмеялись, но смех сейчас же оборвался.
— То же можно сказать и о Торопове. Сегодня он вскружил голову Панькиной, завтра — еще кому-нибудь. Жалеть Торопова, товарищ Кузьмин, не стоит. Знал, на что идет. Предлагаю объявить Торопову строгий выговор с предупреждением.
Гребешева поддержал Минасов. Из-за стола поднялся Бакланов. Он долго говорил о людях Стрелки, которых хорошо знал.
— Когда мне доложили о том, что произошло на Стрелке, я, честное слово, не поверил, — говорил он. — Уж очень нелепым показалось все это. Зная несколько лет семью Панькиных, я не мог допустить мысли, что Нина Сергеевна способна на такой шаг. Но сейчас речь идет не о ней. Речь идет о Торопове, и я скажу все, что о нем думаю.
Бакланов откашлялся, взял со стола пресс-папье, покачал его на руке, будто взвешивая, и продолжал:
— Слов нет, не каждый человек сразу раскроет душу. Иной хорошее долго прячет в себе. С таким человеком надо много пожить, прежде чем сумеешь убедиться, что душа у него чистая, как самоцвет. Таким мне представляется старший лейтенант Панькин. За внешней суховатостью его скрывается доброе сердце, здравый ум, уважение к людям. Я люблю этого человека и горжусь дружбой с ним.
— Но есть другая категория людей. — Бакланов презрительно посмотрел на Торопова. — Они тоже умеют прятать от людей то, чего не хотят показывать. Но они прячут не достоинства свои, а плесень свою. Таков Торопов! Он очень долго скрывал за фразами о дружбе свое нутро. И вот оказался обыкновенным подлецом, которому совершенно чужды понятия офицерской чести, долга командира перед подчиненными. Панькин доводился ему не просто помощником, но, прежде всего, боевым другом. Здесь Торопов говорил о своих глубоких чувствах. Послушайте, какова его мораль: «Сердцу не прикажешь!» Он любит, а остальное зависит от вас! А дружба — это, по-вашему, пустой звук? Ею можно пренебречь ради удовольствия нескольких ночей? И теперь вы еще пытаетесь убедить нас в том, что вы правы! Вы распустили себя, забыли, что скрывается за вашим безволием. А скрывается за всем этим обыкновенное предательство.
Торопов вскинул на Бакланова растерянные глаза.
— Да, да, Торопов, — жестко повторил Бакланов, — самое обыкновенное предательство. Человек, способный так поступить с другом, способен на большее. Я не признаю этакую свободу чувств, на которую намекал здесь товарищ Кузьмин… Я предлагаю объявить Торопову строгий выговор…
— Но это не все… После того, что случилось, оставлять его на Стрелке нельзя. Бакланов сурово посмотрел на Торопова, на его поникшие плечи, на осунувшееся лицо. — Застава держалась не на нем, а на Панькине. Торопов лишь удачно пользовался усилиями своего заместителя.
Туров исподлобья посмотрел на начальника политотдела, еле заметно повел плечами, недовольно шевельнул губой.
— Я думаю, нам надо просить начальника отряда решить вопрос о снятии Торопова с должности, — закончил Бакланов.
Торопов был поражен. Полностью зачеркнуть его работу на Стрелке! Не хотелось верить, что Бакланов способен на такую несправедливость. Разве он, Торопов, не отдавал всю душу заставе?!
Все смотрели на Турова. Тот сурово глянул на лейтенанта, хмуро буркнул:
— Согласен. Оставлять Торопова на Стрелке нельзя.
Минасов повернулся к Торопову.