Во-первых, заметим, что мы воображаем статический беспорядок как колышущееся множество: звезды столь многочисленны, что прекрасными летними ночами кажется, будто они кишат. Множественность есть колыхание. В литературе не существует одного-единственного неподвижного хаоса. Самое большее, мы находим, как у Гюйсманса, хаос обездвиженный, хаос окаменелый. И не случайно в книгах XVIII века и предыдущих столетий слово chaos (хаос) иногда писалось как cahots (суматоха, сутолока).
Но вот обратный парадокс. Стоит посмотреть на некое множество тел, колышущихся в разные стороны, или вообразить эти тела, как мы сразу припишем им количество, намного превосходящее реальное: колыхание есть множественность.
Впрочем, посмотрим, как, основываясь на этих парадоксах, взаимодействуют некоторые идеи и образы. Тем самым мы уясним, с какой легкостью простые и мимолетные образы становятся «первичными» идеями.
Например, ферментация часто описывается как кишение (mouvement fourmillant), и отсюда выводилось ее предназначение – служить посредником между косной материей и живым. Из-за внутреннего брожения ферментация является жизнью. Во всей своей наивности этот образ встречается у Дункана: «Активные начала, ускользая от грубых частей, обволакивавших их, ведут себя подобно муравьям, что сами выходят через дверь, которую для них открывают»[65]. Вот так образ кишения возводится на уровень объяснительного средства. «Активные» начала ферментации превращают воображаемую субстанцию в настоящий муравейник.
Флобер также подчиняется закону воображения, наделяющего малое суетой. В книге «Искушение святого Антония» (первый вариант) он вкладывает в уста пигмеев следующие слова: «Маленькие простачки, мы кишим на земле, словно паразиты на верблюжьем горбу». Между прочим, что могут делать пигмеи под пером у писателя, чей рост превосходил метр восемьдесят? В нашей предыдущей работе мы указали, что путешественники, находящиеся на высоких горах, любят сравнивать людей с суетящимися муравьями. Таких образов малого слишком много, и потому они не бессмысленны.
Как у всех фундаментальных образов, ценность образа муравейника может повышаться или понижаться. Это может быть образ активности или образ суеты. В последнем случае говорят о «пустых хлопотах». Но именно так во время бессонницы приходят «идеи» к человеку умственного труда. Разве терпящий бедствие муравейник не являет собой точь-в-точь образ души, утратившей самоконтроль, увлекаемой бессвязными словами, – образа der turbulenten Zerstreuheit des Daseins («рассеянно волнующегося здесь-бытия»)?..[66] В таком случае образ муравейника может служить тестом[67] для активистского анализа. В зависимости от состояний души, в нем может быть ссора или единение. Само собой разумеется, что от такого образного анализа следует отстранять знания, доставляемые книгами. Естественная история муравьев здесь ни при чем.
А вот – чтобы покончить с этими бедными образами – просто ради улыбки страница, провести психоанализ которой не составит труда. Она взята из работы, написанной серьезным тоном, из произведения, ни разу не отступившего от основательности. Если рассмотреть под микроскопом, – говорит Гемстергейс, – семенную жидкость животного, которое несколько дней не приближалось к самке, то можно обнаружить «поразительное количество этих частичек, или зверюшек Левенгука[68], но все они будут в состоянии покоя и без малейших признаков жизни»[69]. Зато после вашего анализа под микроскопом стоит лишь подвести самку к самцу, как «вы найдете всех этих зверюшек не только живыми, но с потрясающим проворством плавающими в жидкости, которая и без того густа». Так серьезный философ наделяет сперматозоид разнообразными волнениями полового желания. Микроскопическое существо мгновенно регистрирует состояние психологии духа, волнуемого страстями.
Эта «вертлявая» сокровенность может показаться пародией на глубинные ценности, но, на наш взгляд, она хорошо характеризует наивность воображения внутренних волнений. Впрочем, переходя от волнения к ссоре, мы сейчас увидим более динамичные образы, где воля к власти и враждебности задействована на полную мощность.
Весьма часто внутреннее волнение субстанций предстает как внутренний бой между двумя или несколькими материальными началами. Материальное воображение, обретавшее покой в образе неподвижной субстанции, в волнующейся субстанции в замкнутом пространстве начинает своего рода битву. Оно субстанциализирует битву.
66
Бинсвангер, Людвиг (1881–1966) – швейц. психиатр. Работал вместе с К. Г. Юнгом в больнице Бургхёльцли; поддерживал продолжительные отношения с З. Фрейдом. Под влиянием Гуссерля и Хайдеггера разработал весьма оригинальный синтез фрейдизма и феноменологии, создав так называемый
68
Ван Левенгук, Антоний (1632–1723) – голландский естествоиспытатель. Изобретатель линз и микроскопов, с помощью которых открыл простейших животных, затем сперматозоиды, микробы, красные и белые кровяные тельца и пр. Осн. труд «Opera omnia sive Arcana naturae ope exactissimorum microscopiomm detecta» (1715–1722).