На это мне могут возразить: пример с Китаем слишком специфичен. Возьмите нормальную страну, а не этих узкоглазых. Вот, скажем, Германия: страна, всю свою историю страдавшая именно от раздробленности. Пока великие державы укреплялись и наливались силой, немцы прозябали в мелких княжествах и курфюршествах, неспособные к великим делам и побиваемые всеми, кому не лень. Впрочем, по большей части они воевали друг с другом. Лишь Брандербургско-Прусское государство, сентиментальный любитель муштры Фридрих Второй, ну и Бисмарк, который железом и кровью связал немецкие земли, решили эту проблему. И, что характерно, в ту эпоху никто, решительно никто из честных и вменяемых немцев не говорил, что раздробленность немецких земель – благо… Впрочем, это было давно и неправда. Хорошо, посмотрим на новейший раздел Германии, которую всё в том же «распилочном» сорок девятом году тоже разделили на две части. Принесло ли хоть какую-то пользу немецкому народу почти полувековое существование ГДР? Что такого замечательного получили немцы от этого эксперимента, кроме загубленных жизней, нереализованных планов, а теперь ещё и непомерных расходов, бремя которых несёт объединившееся немецкое государство?
Что ж, отличный пример, давайте его разберём.
Как известно, раскол Германии произошёл не по внутренним причинам, а по внешним. Попросту – немцы проиграли войну и победители оккупировали всю территорию Германии. Правда, победители быстро перессорились и в результате каждый откусил себе тот кусок, который смог уцепить.
Но стоит напомнить, что и англо-американский блок, и СССР были поначалу настроены к поверженному Рейху самым недоброжелательным образом. Что, мягко говоря, неудивительно: немцы развязали чудовищную войну, оставив после себя горы трупов и развалины. Желание расправиться с агрессивной бестией раз и навсегда, раздавить гадину, было вполне понятным. Строились и соответствующие планы. Благо, реализовать их ничего не стоило: страна лежала в руинах, в буквальном смысле слова: двадцать процентов жилого фонда в Западной Германии было разрушено, ещё двадцать – приведено в негодность[4]. От довоенного промышленного производства осталась треть, от транспорта – половина, а сельское хозяйство было отброшено на тридцать лет назад. Производство было устаревшим и нерентабельным[5]. Каждый второй немец был безработным, зато по всей Германии бродили толпы беженцев – страна лишилась четверти территории, и лишние люди не знали, куда себя деть. Деньги не имели цены: все немецкие банки были закрыты, немецкие счета за рубежом ликвидированы. На чёрном рынке расплачивались кофе и сигаретами, а немецкие девушки отдавались американцам за пару чулок. В общем, достаточно было бы законсервировать такое положение дел, не дав немцам провести эффективные экономические реформы, чтобы о Германии можно было забыть надолго. Что и ожидалось: западные специалисты прогнозировали (читай – планировали), что Германия восстановит довоенный уровень не раньше чем через тридцать-сорок лет, а, возможно, и позже.
Однако «холодная война» и раздел Германии резко изменил ситуацию. И западный, и восточный блок боялись, что, если доставшаяся им часть немецкой земли и немецкого народа будет лежать в руинах, а за забором наступит процветание, то немцы восстанут. Больше, правда, боялся Запад – поскольку коммунизм казался опасным и успешным врагом, захватившим пол-Европы. «Левые» настроения в Западной Германии были очень сильны. Поэтому союзники уже в 1948 году дали отмашку на проведение успешных рыночных реформ и накачали Германию деньгами, необходимыми для восстановления хозяйства. За двенадцать лет полностью разрушенная страна поднялась и вышла в лидеры мировой экономики.
Сейчас все восторгаются гением Экхардта и Мак-Армака, вытащивших немецкую экономику за волосы из болота. Однако не следует забывать, что и приход к власти кабинета Аденауэра, и его политика зависели от оккупационной администрации. Если бы не страх перед «левым поворотом», то, скорее всего, Экхардту не удалось бы сделать очень многого (например, снятия налогового бремени, установленного именно оккупационной администрацией в целях сдерживания немецкой экономики). С другой стороны, всё та же угроза «левого поворота» уберегла немецких реформаторов от «пиночетовщины-гайдаровщины», то есть от демонстративного пренебрежения социальными требованиями в угоду экономической эффективности. Немцам пришлось совершить невозможное – строить рыночную экономику одновременно с социальным государством, а не вместо его.
А что получила ГДР? Да, разумеется, по сравнению со своей западной сестрой, ФРГ, «первое в мире немецкое государство рабочих и крестьян» жило небогато. Но советская власть боялась бесчинствовать на немецкой земле, так как ГДР считалась «витриной социализма». Именно потому, что рядом была ФРГ, что у большинства немцев были родственники по ту сторону границы, что сравнение обоих немецких государств происходило постоянно. В результате в ГДР не было коллективизации, армия была устроена так, что выходные солдаты проводили дома в семье, люди жили в собственных домах, улицы были покрыты плиткой и обсажены розовыми кустами, и на них царила чистота, невиданная в Советском Союзе[6], а уровень безопасности жизни был, возможно, одним из самых высоких в мире[7].
Зададимся вопросом: какова была бы судьба немецкого народа, если бы вся Германия досталась Западному или Восточному блоку? С большой долей вероятности можно предположить, что она была бы куда менее завидной, причём в обоих вариантах. Ситуация «соревнования витрин» оказалась чрезвычайно выгодной для немецкого народа.
Впрочем, у немцев в этом отношении имеется немалый опыт. Стоит напомнить, что великая немецкая культура возникла как культура «расколотой нации».
Как известно, рядом с Германией находится Австрия – государство, которое при желании можно рассматривать как недовоссоединённую часть Германии. Её таковой и считали аж со времён Дойчебунда: австрийцам предлагали интегрироваться в новую Германию, но без ненемецких земель и народов, что оказалось для австрийских империалистов неприемлемым. Впоследствии Австрия и Германия всегда стремились объединиться или хотя бы поддержать друг друга – например, в рамках Двойственного союза, и потом, через череду союзов и соглашений, к союзничеству во времена Великой Войны. Австрию и Германию растаскивала вся остальная Европа, буквально вцепившись зубами в фалды дипломатических фраков[8]. Неудивительно, что тема присоединения Австрии оказалась козырной для Гитлера[9].
Но германо-австрийское сыграло огромную роль в истории мировой культуры. Например, два величайших композитора всех времён и народов – это Моцарт и Бетховен. Вместе с Гайдном они входят в «первую тройку» Венской классической школы, которая, по сути, и создала классическую музыку как таковую. Что характерно – и Моцарт, и Бетховен родились в германских государствах, Моцарт – в Зальцбурге[10], Бетховен – в Бонне. Несмотря на австрийский полицейский режим, блестящий венский двор оказался более подходящим местом для расцвета двух величайших гениев, чем двор прусского короля.
Впрочем, немцы – сложный народ, к тому же от нас далековатый. Можно ли привести примеры разделённых государств поближе к нам, к нашей истории и нашим границам?
Да, можно. Посмотрим на бывшие советские республики. Среди них выделяются две страны, которые могут похвастаться как экономическими успехами, так и впечатляющим прогрессом в деле госстроительства. Это Грузия, знаменитая своими реформами, и Азербайджан, лидер СНГ по темпам экономического роста. По странной прихоти судьбы, обе эти страны считают себя разделёнными. Я говорю «считают», поскольку, в отличие от «химически чистого» китайского или немецкого случая, здесь вступает в силу этнический фактор. Тем не менее, именно факт разделённости стран сыграл известную роль в успехе обоих государств. Так, Саакашвили, возродивший Грузию буквально из ничего, пришёл к власти, в том числе, на волне общегрузинского стремления вернуть потерянные земли. В этом он пока не преуспел (если не считать возвращения Аджарии), но результаты его реформ буквально потрясли мир и перевернули все представления о Грузии и грузинах… Что касается Азербайджана, управляемого семейством Алиевых, то необходимость поддерживать государство в дееспособном (читай – боеспособном) состоянии предохранило её от «туркменизации», в ином случае вполне вероятной.