— Как ты мог… — только и успела прошептать я, замерев от нахлынувшей боли в висках и проваливаясь в темноту спасительного обморока.
Александр
Комната была залита мягким светом парижских фонарей, пробивавшимся сквозь полупрозрачные шторы. Александр сидел на краю кровати, не сводя глаз с Светланы. Его пальцы сжали край покрывала так, что костяшки побелели, но лицо оставалось спокойным — маска аристократа, за которой скрывалась буря.
Она застонала, прикоснувшись к вискам, и он резко втянул воздух, словно ее боль пронзила и его.
— Светочка… — голос сорвался на шепот. Он боялся сказать больше. Боялся, что ее снова скрутит спазм.
Она открыла глаза. Взгляд — сначала растерянный, потом острый, он промораживал его насквозь.
— Ты… — она села, отодвигаясь к изголовью, — ты мне врал, и наша встреча в парке, а затем на курсах французского — вообще ни разу не совпадение!
— Прости, — он кивнул, не отводя взгляда.
— Ты… вампир.
— Да.
— Ты воздействовал на меня своей магией.
— Только в самом начале, чтобы ты не сбежала в ужасе в первый же день…
— И особняк… Виолетта… — она машинально схватилась за горло, вспомнив клинок и кровь, текущую по ее коже…
— Никто больше не навредит тебе, — он наклонился, но не посмел приблизиться, — ты свободна выбирать: остаться со мной или…
— Свободна? — она рассмеялась резко, хрипло, почти истерично, — ты ворвался в мой мир, перевернул мою жизнь, а теперь говоришь о выборе?
Александр сжал челюсть. В его глазах мелькнуло что-то древнее и дикое — тень того, кем он был до нее.
— Я мог бы позволить тебе все забыть, отпустить тебя жить своей жизнью дальше. Но я… — он запнулся, словно слово обожгло язык, — я оказался слаб.
Тишина. Где-то за окном вдалеке аккордеон напевал известный мотив французской песни о любви и разлуке. Светлана вновь провела рукой по шее, где еще утром висел кулон с рубином — подарок «обычного парня».
— Твоя чокнутая бывшая чуть не прирезала меня! — нервно воскликнула она, — и чуть не превратила в свою низшую слугу!
— Прости… — Александр сгорбился, низко опустив голову: чувство вины гранитной плитой вновь погребло его под своим весом.
— Ты обещал мне безопасность, — прошептала Светлана со слезами на глазах.
Не вопрос. Констатация. Приговор.
— Прости, — он прикрыл глаза, — но я сделал все, чтобы она больше не смогла тебе навредить: ей вынесено наказание: сослали в отдаленную местность и в скором времени выдадут замуж за благонадежного вампира.
— Вот как? — она подняла бровь, пронзительно впившись в него взглядом, — а записка? Я видела твой почерк, ты договаривался с ней о встрече, — она вновь повысила голос, срываясь на крик — не смей мне больше лгать!
— Я клянусь тебе, этой записке почти десять лет, не знаю, зачем она ее хранила, — он смотрел ей в глаза с болью и мольбой, пытаясь отыскать там хотя бы отблеск доверия, бывшего между ними когда-то, — я никогда не врал тебе ни в чем, кроме своей человеческой биографии… — шептал он, мысленно умоляя ее поверить, — клянусь…
Пауза.
Она молча закрыла глаза, а когда вновь открыла, в них стояли слезы, и он вздрогнул, как от пощечины, увидев их.
— Я ведь знала, что могу рассчитывать только на себя, — горько прошептала она, погладив неизменное кольцо с изумрудом, — но ты просил шанс, чтобы я могла убедиться, что это не так, и что тебе можно доверять… Но в тот момент я думала, что умру. Мне не место в мире вампиров.
— Я люблю тебя, и мне не важно, в каком мире быть рядом с тобой… — перебил он, враз охрипнув, — я знаю, что подвел тебя, ты чуть не погибла… но я клянусь, я сделаю все, чтобы ты была со мной в безопасности… Прости, что допустил все это…
— Почему я вновь должна тебе поверить?
Александр медленно протянул руку. На его ладони лежали те самые помолвочные браслеты.
— За триста лет ты первая, перед кем я встал на колени. Ты моя Пара, моя любовь… — его голос стал серьезным, — я буду предлагать тебе разделить со мной вечность, пока ты не согласишься… или не прогонишь меня… навсегда.
Слезы катились по ее щекам, и он, замер в ожидании ее решения. Приговора. Перед его глазами мелькали воспоминания: ее смех в библиотеке особняка, их прогулки и беседы, вальс и тихие ночи, когда он читал ей стихи, делая вид, что не замечает, как ее веки слипаются…
— Ma cher… — прошептала она едва слышно.
Его пальцы дрогнули. Так она называла его в самом начале их отношений, когда еще жила в особняке и не изучала французский.