Надо сказать, что трамваи вообще ходили очень плохо, особенно зимой. Бывало, бежишь вечером из консерватории или с улицы Кирова от Крестовой и Кузьминой, буквально замерзаешь в старой (сшита мне в четырнадцать лет) так называемой шубке, а попросту в пальто на вате, но сукно хорошее, английское; сил нет стоять на остановке — у нас прямой путь кольцо «А», знаменитая «Аннушка». И тут я вслух говорю себе и почему-то по-английски: «Don’t stay», и по снегу пешком — даже не иду, а бегу, и так до Усачевки, а трамвай ни один не прошел мимо.
В институте, конечно, все не так, как, бывало, рисовала мне мама, учась в этом здании на Высших женских курсах Герье[199]. Понастроили в коридорах отгороженные фанерой закоулки — это так называемые деканаты (в Ойрот-Туре и то было лучше) — говорят, помещения не хватает. Парадный вход, как и положено при советской власти, забит наглухо. А как торжественно выглядела мощная ротонда главного входа, поддерживаемая дорической колоннадой и увенчанная куполом — образец московского неоклассицизма[200]. В советской Москве дела нет никому до ротонд и колонн дорических, и не такие памятники уничтожали. Этот хоть оставили как учебное заведение. Знаю только по старым фотографиям, мне подаренным, что парадная лестница вся была уставлена кадками с вечнозелеными лаврами (символ вечности науки!). Некогда журчащий фонтан в греческом дворике — колонны, стеклянная крыша (совсем музейная) — давно молчит. Со двора, с черного хода идут, толкаются студенты, преподаватели, профессора. Некогда все здания во дворе — собственность Высших курсов. Теперь, когда мы, студенты, прибыли в Москву, здесь Медицинский институт (как будто под номером два), Химико-технологический имени Менделеева, да еще в нашем здании Дарвиновский музей (потом переселят его). В нашем здании — вся администрация и гуманитарные факультеты — филологи, историки, круглый роскошный зал для Ученого совета на втором этаже; химики, физики и все другие факультеты в другом здании — ближе к Усачевке[201].
Холод стоит невообразимый, мы все в шубах, никакие раздевалки не работают, это естественно. А мама рассказывала, как курсистки ходили в белых батистовых кофточках, и печи (они очень умело и прекрасно архитектурно скрыты) одаряли их теплом, и кадки с цветами среди колонн, а свет льется через перепончатое стекло перекрытий — чем не зимний сад или музей изящных искусств на Волхонке. Всё в прошлом.
Война кончается, а мы все в шубах в огромной поточной аудитории первого этажа. Перед нами, тоже в шубе, профессор Виктор Владимирович Виноградов — русский язык[202]. Как говорят, ему помог вернуться из ссылки Сергей Ефимович Крючков (есть еще кто-нибудь, кто помнит учебник русского языка Светлаева и Крючкова?). Замечательный знаток русской грамматики и стилистики, его семинары — радость познания как будто обычных слов. Навсегда запомнила, как Крючков поучал: надо говорить «отзыв о чем-то», но «рецензия на что-то». А теперь безграмотно пишут и говорят, как придется. Опять-таки говорят шепотом, что Сергей Ефимович, несмотря на свою скромность и вид настоящего мужичка, человек тихий, но связан с людьми могущественными, иначе не видать бы Виноградову Москвы[203]. Ничего в памяти от лекций В. В. Виноградова не осталось. Он поручил мне разобрать какое-то собрание лингвистических книг (ему сказали, что я знаю языки) и по-моему только поэтому поставил мне зачет по какому-то семинару, который я не посещала и сдавать не готовилась.
А семинар Былинского, который на газетных материалах демонстрировал нам невежество журналистов! Былинский (я уже не помню его имени, но помню выразительность его лица) — автор замечательного справочника, которым в советское время пользовались всюду — в издательствах, на радио и телевидении. Тогда еще стыдились безграмотности в речи и на письме.
Сидим в шубах (почему-то вся моя память об институте сорок третьего — сорок четвертого годов — холод и шубы), слушаем, а может быть, только прислушиваемся к заунывному распеву давно мне знакомых стихотворных строчек. Молодой человек на кафедре, ему лет тридцать (говорят, скоро будет профессором), самозабвенно, прикрыв слегка глаза, упивается Блоком. Это Александр Сергеевич Мясников[204]. Любит Блока и Куприна. Мы вскоре разгадали все его приемы на зачетах и поэтому смело идем на экзамен по русской литературе XX века. Знаем, что обязательно спросит, а кто ваш любимый поэт (или писатель). Не задумываясь, отвечаю — Блок, Куприн. «Ах, у Вас „Олеся“, ну расскажите, расскажите». Я стараюсь рассказать красочно. Получаю пятерку, да и большинство тоже. А не пойти ли на семинар к старым профессорам? Идем к Дживелегову[205] или Нейману[206]. Мне это тем более приятно, что они знают моего дядюшку Леонида Петровича Семенова, знают и уважают. А то и к Ник. Нику Гусеву[207], как мы его зовем. Человек исторический — был секретарем самого Льва Толстого. Мне опять-таки приятно к нему идти — и дядюшку знает, а главное, моего отца помнит и высокого мнения о его работе «Лев Толстой в „Хаджи-Мурате“». Можно окунуться в старославянский у давнего знакомца, профессора Голанова, того, что с чайником на веревочном поясе прибыл к нам в Ойрот-Тура. Семинар Ивана Григорьевича очень мне помог, с удовольствием потом изучала разные учебники старославянского — и новые, и те, по которым когда-то учился Алексей Федорович Лосев.
199
200
Здание построено в 1909–1912 годах архитектором Сергеем Устиновичем Соловьевым (1859–1912) и известным инженером Владимиром Григорьевичем Шуховым (1853–1939), по проекту которого сооружена в 1919–1920 годах так называемая Шуховская башня на Шаболовке, опора для антенн радиостанций.
201
В наше время, в конце XX века, МГПИ — гигантское учреждение, разбросанное по нескольким районам Москвы. Мне пришлось побывать в одном из громадных зданий на юго-западе в связи с конференцией, посвященной А. Ф. Лосеву. Похоже на Новосибирский вокзал. Но ко всему привыкают.
202
Виноградов Виктор Владимирович (1895–1969), академик с 1946 года, сын священника, окончил Рязанскую духовную семинарию, Историко-филологический и Археологический институты в Петрограде (1917). С 1930 года жил в Москве, с 1945 года заведующий кафедрой русского языка и декан (до 1949) в МГУ. В 1933 году в связи с «Делом славистов» был арестован, выслан в Вятку и Тобольск (до 1944), реабилитирован в 1964 году. Глава советского языкознания, автор трудов по языкознанию, стилистике, языку художественной прозы. В личной библиотеке А. Ф. Лосева, с которым был, и довольно близко, знаком В. В. Виноградов до своего ареста, есть книги с его автографами — Современный русский язык. Т. I–II. М., 1938, и в одной из них такие слова: «Философу имени от любителя имен».
203
Алексей Федорович вспоминал, что В. В. Виноградов тайно приезжал к своей жене, которая жила на Арбате в Афанасьевском переулке на одной площадке с Анциферовыми, друзьями Лосевых. Комнатка была маленькая, и, как в купе, постели друг над другом. Виктор Владимирович забирался на верхнюю полку и всегда имел при себе чемоданчик, чтобы, если надо, быстро исчезнуть. Анциферовы были в курсе дел семьи Виноградовых. Супруга его преподавала музыку. В числе ее учениц была наша добрая знакомая. Виноградов давно уже знаменитый советский деятель, дом его наполнен антиквариатом, а жена дает уроки, чтобы помочь своей нуждающейся сестре. Виноградов был невероятно скуп. Профессор Ольга Сергеевна Ахманова, с которой я в университете в самых добрых отношениях (она знала еще в 1920-е годы А. Ф. Лосева, и он помнил, как она танцевала фокстрот, когда в квартире ее первого мужа профессора А. С. Ахманова собирались философы), рассказала, как она на заседании редакции «Вопросов языкознания» (Виктор Владимирович — главный редактор, и собираются у него дома) однажды чуть не упала с антикварного стульчика, когда тот под ней подломился, и как рассвирепел хозяин, видя нанесенный ему ущерб. О. С. Ахманова была женщина остроумная, веселая, но и очень ученая, заведовала кафедрой английского языка в МГУ, мы вместе сидели на Ученых советах и здесь, и в Областном пединституте, где тоже были членами совета. Там она обычно рассказывала любопытные истории во время защиты диссертаций или после, за традиционным угощением.
204
Александр Сергеевич Мясников родился в 1913 году. Значит, ему был 31 год, когда он читал свой курс. Он достиг в дальнейшем больших идеологических постов — был в журнале «Коммунист», Академии общественных наук при ЦК КПСС, главным редактором Гослитиздата, а начинал скромно. Учился в Областном пединституте и аспирантуре в МГПИ им. Ленина.
205
206
Борис Владимирович Нейман родился в 1888 году, значит, когда нам читал, ему было всего 56 лет, но нам казался стариком, который так знал Лермонтова, что мыслился его современником. Мой дядя Л. П. Семенов — известный лермонтовед. Оба они знали друг друга не только по книгам, но и лично.
207