Наши разведчики устали и сразу легли спать.
18 февраля
Я сдал дежурство Жене. Он воспользовался появлением звезд и сделал астрономическое определение. Наши новые координаты — 70 градусов 54 минуты северной шпроты и 19 градусов 50 минут восточной долготы.
В эту ночь мы все плохо спали: сказывается нервное напряжение последних дней. Я сыграл с Кренкелем в шахматы. Потом мы вышли из палатки; я вооружился биноклем и начал оглядывать горизонт. Неожиданно увидел дым, а спустя некоторое время — пароход: мачты, трубы. Позвал ребят, закричал:
— Идите сюда: виден пароход!
Я зажег костер и поднял над торосом флаг. Стало быть, коли уже приближаются к нам, скоро мы будем среди родных людей!
Слушали «Последние известия по радио». За границей высоко оценивают нашу работу. В газетах пишут, что «заканчивается грандиозная дрейфующая экспедиция в Центральном полярном бассейне».
Мы подсчитали, что корабли скоро выйдут на чистую воду и смогут пришвартоваться к кромке льда, которая находится в двух километрах от нас.
Петр Петрович и Женя начали бриться. Второпях они порезались, особенно пострадал Федоров. Мы с Кренкелем отложили бритье до утра.
Вечером мы увидели два ярких прожектора.
В час ночи Женя подсчитал, что нас отнесло на семь миль к югу.
Мы зажгли большой факел. С «Таймыра» нам сообщили по радио, что хорошо видят наш огонь. Там необычайная радость.
Наступают решающие часы: надо расставаться со льдиной, которая нас добросовестно продержала девять месяцев. Хотя в последние дни ледяное поле и сломалось, но даже обломок честно служил нам. С теплотой мы думаем о нашей холодной льдине…
Признаться, мне очень не хотелось, чтобы нас снимали со льдины самолетами: на самолете много не перебросишь. А мы решили взять с собой все оборудование и снаряжение, даже оставшиеся продукты.
Особую ценность представляет для нас радиостанция. Метеорологи, синоптики всего мира могут быть благодарны ей: четыре раза в сутки через эту радиостанцию мы передавали сводки о погоде в Центральном полярном бассейне.
Женя и Петя осмотрели и укрепили нарты, на которые мы погрузили результаты научных трудов станции «Северный полюс» — тетради со всеми записями. Этот груз мы сейчас сберегаем так же, как наши жизни. Кренкель шутит, что на нарты погружены тайны Центрального полярного бассейна.
На основании научных наблюдений будет составлена подробная карта нашего дрейфа. Мы уверены, что результаты гидрологических работ нашей станции помогут ученым при составлении ледовых прогнозов.
Мы знаем, что по нашим данным будет составлена также карта магнитных склонений пройденного нами района, которая поможет летчикам в трансарктических перелетах из Европы в Америку.
19 февраля
Последние сутки на станции «Северный полюс»…
Эту ночь и этот день я никогда не забуду.
Вчера мы даже не ужинали: волновались настолько, что кусок не шел в горло. К тому же обед мы сварили неважный: щи и гречневая каша на этот раз получились невкусные, и мы к ним почти не притронулись. Так и стояли на столе кастрюли с последней пищей, которую мы сварили на льдине.
В час ночи на вахту вступил Петя: он дежурил по лагерю. Я был выходным, но мне не спалось, не хотелось в такую напряженную ночь оставлять Петра Петровича одного. Сели с ним играть в шахматы. Каждые полчаса выходили из палатки и смотрели: не оторвался ли кусок льдины.
Ширина нашей льдины только тридцать метров. Кроме того, она еще лопнула в четырех местах. Мы регулярно осматривали трещины, чтобы в случае подвижки льда успеть вывезти наш ценный груз, уложенный на нарты.
Все шло, как обычно: Женя провел метеорологические наблюдения, Эрнст передал сводку на «Таймыр», я проиграл Пете четыре партии в шахматы…
Выйдя из палатки, мы увидели упершийся в небо луч прожектора. Потом прожектор начал бродить по горизонту: нас нащупывали, но не могли найти.
Мы побежали на пригорок. Я схватил по пути бидон с бензином. Сорвав с себя меховые рубашки, обливали их горючим, насаживали на палки и зажигали… Дважды разводили костер, сложенный из тряпок, старых мехов и валенок, облитых керосином. Горело великолепно: пламя поднималось высоко.
Веселый вел себя ночью очень плохо. Как только в нашу сторону проникал серебристый луч прожектора, пес начинал неистово лаять. Мои нервы были так возбуждены, что я не мог вынести этого яростного лая. Поймав Веселого, я зажал его между коленями, и он замолчал. Но как только я выпустил пса, он убежал на соседнюю льдину и там, чувствуя себя в полной безопасности, опять начал лаять до тех пор, пока не погас прожектор.