Женя весь день обрабатывал материалы по магнитным вариациям. Два раза на небольшой срок выглядывало солнышко; все-таки оно нас не забывает. Женя успел сделать астрономическое определение. Оказалось, что за одни сутки наша льдина прошла десять миль.
Мы живем в напряженном состоянии, но ни у кого нет страха, боязни несчастья. У всех только одно опасение: как бы не пропали научные труды. У всех лишь одна мечта (и мы об этом все время думаем и говорим): как бы не сорвалась наша исследовательская работа. Нам нужно просидеть на льдине до весны ценой любых усилий. Знаем, что шестимесячная полярная ночь не совсем приятна. Особенно тяжело быть в полярную ночь на льду во время больших морозов. Но все полны решимости: во что бы то ни стало выдержать, сделать возможно больше научных наблюдений.
Я лег спать, а Женя продолжал обработку материалов. Петр Петрович также обрабатывал итоги исследований, а затем стал писать статью в «Известия».
Наш пес Веселый на таком сильном ветру, да еще при мокром снеге, уже не похож на веселого, а превратился в жалкое, несчастное животное; он свернулся калачиком и даже есть не просит. Пришлось перевести его в защищенное место и устроить позади палатки, где ветер тише. Как только мы перевели его туда, пес сразу напомнил нам, что он все еще Веселый: ожил, завозился.
Проснулся Теодорыч (он перед дежурством отдыхал). Увидел, что нас нет в палатке, и хотел уже вылезать из спального мешка, подумав: на льдине что-то случилось… Но, услышав наши голоса, успокоился и продолжал лежать в мешке. Он говорит, что долго спать не удастся, так как нервы взвинчены: все время прислушиваешься к ветру. Я его хорошо понимаю: у всех нас такое же напряженное состояние.
Удивительно, как отдыхает Теодорыч: лежит с закрытыми глазами, как будто спит, а сам все слышит.
Вечером я писал статью в «Правду» об итогах трехмесячной работы на льдине.
Получил от своей любимой родной Володички телеграмму о том, что она с 15 августа едет лечиться в Ессентуки. Радуюсь, что она будет отдыхать. Я о ней все время беспокоюсь. Здесь, на льдине, я о себе очень мало думаю. Ее здоровье меня больше беспокоит: хочется, чтобы она поправилась и окрепла.
12 августа
Арктика продолжает напоминать о себе, как бы опасаясь, что мы забудемся, предадимся благодушию, покою и развлечениям. Дует ветер силой до двенадцати метров в секунду. Идет мокрый снег, температура — минус один градус. С утра нельзя было вытаскивать батометры, так как они по-прежнему прижаты к краю лунки. Петр, Петрович, чтобы не пропадало даром время, обрабатывает материалы и пишет статью о дрейфе.
Солнце снова прорвалось между облаками, и Женя сумел нанести одну астрономическую линию. Но надо еще вторую «поймать».
Теодорыч после завтрака лег спать. Я все время ходил, очищая базы от снега, так как они наполовину скрыты под сугробами. Баулы с керосином тоже совсем занесло.
После полудня Женя снова «поймал» солнце, нанес вторую линию и определил наше местонахождение. Оказывается, за сутки мы прошли еще шестнадцать миль на юг и находимся на северной широте 87 градусов и 20 минут. Такого быстрого дрейфа у нас еще не было за все время жизни на льдине.
— Будем мчаться еще скорее, — предсказывает Петрович.
Теодорыч принял большую радиограмму; объявлен конкурс среди советских радиолюбителей: кто из них надежно свяжется с Кренкелем; в качестве премии обещан радиоприемник.
Я сварил обед. После обеда решили отдохнуть. Особенно уговаривал я спать Теодорыча, так как ему ночью придется потрудиться: с острова Рудольфа нам сообщили, что четырехмоторный самолет Леваневского вылетает из Москвы на Аляску и надо за ним следить.
Всю ночь до утра и потом целый день Эрнст не спал: он слушал радиостанцию самолета Леваневского. Я принес чаю Теодорычу, так как он непрерывно занят.
Дрейф наш немного ослаб, трос уже можно выбирать. Я разбудил Петровича, чтобы идти к лебедке. Ширшов только что лег, и ему очень не хотелось вылезать из спального мешка. Поворчав немного, он быстро поднялся. Пошли вдвоем к лунке — выбирать трос из глубины Северного Ледовитого океана.
13 августа
Несмотря на то что я лег только в пять часов утра, долго спать не смог. Через два часа я уже вылез из мешка, чтобы спросить, где самолет Леваневского. У нас опять слабая надежда, что этот — третий — трансполярный самолет завернет к нам и Леваневский сбросит горелки для примусов, которые мы просили, письма от родных и газеты.