Где-то он читал, что камни могут раскалываться, а то и взрываться без всякой видимой причины. Или минералы… Разница наверняка невелика, тем более для него — он не геолог и не физик.
— Здоров! — кричал Сергей в трубку домашнего телефона. — Как оно? Живы-здоровы?
— А, привет, — отзывались Славка или Юлька, — вернулся из своей экспедиции? Приходи!
Периоды жизни не здесь сначала Сергей стал называть экспедициями, а потом и друзья. И этот звонок со стационарного телефона на стационарный стал своего рода традицией, знаком, что он снова рядом.
— Ну что, вернулся, наполнился своим опытом? — спрашивали Седых, когда, усевшись за праздничный стол, готовились выпить по первой. — Надеемся, теперь-то уж навсегда.
— Как знать, как знать.
Сергей оглядывал комнату, в которой почти ничего не менялось. Тот же советский сервант с посудой за стеклянными дверцами, тот же диван, тот же ковер на стене, те же шторы, то же кресло перед телевизором. Телевизор, правда, другой — не фанерный ящик с выпуклым экраном, а черная плазма. Еще вон столик в углу за сервантом, на столике компьютер… Но в целом обстановка была настолько знакомой, какой-то замороженной, что Сергея начинала крутить тоска.
— Вряд ли, — уточнял, повинуясь этой тоске. — Рано оседать и закапываться в донный песок.
— Почему в песок-то? Мы что, например, зарылись? — в голосе Славки слышалась обида, а Юлька добавляла:
— Очень интересная жизнь тут стала, и в школе нагрузка, конечно, приличная, но ребята всё искупают — каждый новый класс умнее и умнее. И, понимаешь, когда ведешь своих все семь лет, это такое… Не побоюсь этого слова — счастье.
— Да я понимаю, — соглашался Сергей, но соглашался, не зная того чувства, о каком говорила Юлька, — понимать-понимаю, а вот самому влиться… Нет, ребята, я хочу, только не получается… Что ж, — поднимал рюмку, — за встречу!
Ели горячее, приготовленное хозяевами, закуски, купленные по пути гостем. Вспоминали прошлое, Сергей рассказывал о своей очередной экспедиции.
— Город из тех, что три перекрестка, два светофора. Хотя симпатичный. Дома двухэтажные, с резьбой. Как у Симонова — домотканый, деревянный… Прихожу в школу, они все: «Наконец-то учитель истории будет! Мужчина к тому же!» А там все стоит, работы ноль, огородами живут, и учителей некомплект лет уж двадцать… Посмотрели трудовую: «А что это у вас — год, три, и новое место?» «Я не летун, — говорю, — но обстоятельства часто складываются так, что приходится менять место». Они кривятся: «Вы это в анкете не указывали. Знали бы, подумали…» Славян, — Сергей кивал на бутылку, — плескай… Поселяюсь в квартирке. Комната, кухонька, туалет даже с ванной — по их меркам, люкс. Обычно-то сортир на дворе, а мыться — в баню… Приступаю, в общем, к работе. С пятого по одиннадцатый. Первый месяц отлично, а потом девчонки из седьмого класса как с ума сошли — болтают, с места встают, словно нет меня. Я и так и этак и под запись давать стал — один хрен. Главное, пацаны тихонько сидят, им-то интересно, а эти… Ну, давайте. — Чокнувшись и выпив, он продолжал: — Однажды оставил пацанов после урока, говорю: «Вы чего девчонок своих так распустили? Это ж жены ваши будущие, они вот так всю жизнь будут, если сейчас их на место не поставите». А пацаны: «Да как их поставишь — они нас бьют». А там такие кобылы, как из одного помета, — толстые, высокие, чуть не с меня ростом. Родителей вызываю — родители тоже: «Ничего не можем сделать». На педсовете: «Не можем». Главное — другие классы нормально, а этот… До того дошло: однажды вскакиваю, собираюсь — а первый урок как раз у 7 «б», — бегу в школу, а тут коров в стадо сгоняют. Это в апреле уже… «Почему, — думаю, — так поздно сгоняют?» Посмотрел на часы: половина седьмого. Тогда и понял: надо сваливать. Написал заявление, дотерпел. И вот — снова с вами.
— Ну уж, — Юлька шутливо морщилась, — не верю, что какие-то семиклассницы могли тебя выжить. Колись, что еще было. Давай, давай.
Сергей для интриги увиливал, потом признавался:
— Было еще… Женщина…
— Ну вот!
Он не считал себя бабником, не коллекционировал связи и романчики — влюблялся искренне и серьезно. Часто женщины отвечали взаимностью, но прочных отношений не получалось…
— Колись, колись, дружок. — Юлька толкала его в плечо.
— Слав, плескай… В чем колоться? Ничего не было.
— Сам же говоришь — было.
— Причина уехать была, а так — ничего. В том-то и дело, что ничего… В общем, влюбился в девушку, учитель биологии. Валентина. Молодая, одинокая, из местных. Года три назад пед окончила… Пьем? Пьем! — Кидал в себя содержимое маленькой рюмочки. — Уф!.. Такая, в общем, небесная особа, хоть и биолог. Ну и влюбился. Стал оказывать знаки внимания, цветы, провожать пытался. А она прямо как стена. По коридору идет живая, улыбается, а меня увидит — и каменеет. «Валентина, — говорю, — почему вы так? Я ведь с самыми невинными предложениями. Давайте встретимся после работы, в ресторан или в кино хоть, как подростки» — «Я занята». И так неделя за неделей. Мне самому неловко, и вижу, что другие заметили… «Валя, ну почему?» Молчит. Потом — бац! — директор меня зовет, Людмила Викторовна. Такая тетенька лет пятидесяти, но крепкая, из тех, на кого время не действует. Очень эту напоминает, Светлану Михайловну из «Доживем до понедельника». Вхожу. «Присаживайтесь». Сел. «Я вижу, вы, Сергей Андреевич, неравнодушны к Валентине Федоровне. Не ошибаюсь?» — «Не ошибаетесь. А что здесь такого?» — «В общем-то, ничего. Рамки вы, кажется, не переходите. Но я должна вам сказать, что ничего вы не добьетесь». Мне интересно стало, и зло взяло, спрашиваю: «Почему не добьюсь?» — «Потому, что у нас так не принято». — «Хм! А как принято?» — «У нас принято к избраннице относиться всерьез. А не как к такой — на одну ночь, в общем». Я аж на стуле подскочил. Не от слов, а как она это сказала. С такой комсомольской сталью. В школе так отчитывали на собраниях, помните? «Я, — говорю, — отношусь к Валентине Федоровне вполне серьезно. Зову ее в ресторан, например». — «У нас порядочные люди в рестораны не ходят». — «Что, предлагаете, сразу на домашний ужин позвать?» Ненавижу эти разговоры. А директриса так на меня смотрит: чего типа дурака корчишь? И говорит: «Серьезные отношения выражаются в том, что вы готовы взять вашу избранницу замуж. Знаю, это теперь мало где принято, но мы здесь сохраняем традиции». Мощно, да?.. Ну, я, конечно: «Не исключаю такой вариант. Правда, для того чтобы делать предложение, нужно все-таки узнать человека ближе, не правда ли?» Она: «Вы знакомы с Валентиной Федоровной уже три месяца, наверняка могли убедиться, какой она замечательный и чистый человек. В старину сватали зачастую почти незнакомых, и ничего, семьи были крепкими, многодетными. Не обязательно ходить по ресторанам». Ну тут уж я не выдержал: «А вам не кажется, Людмила Викторовна, что вы перегибаете палку. Я вам не школьник и не студент-практикант, а взрослый мужчина. И позвольте мне самому решать, как мне ухаживать за потенциальной невестой. Людям нужно по-настоящему узнать друг друга, понять, подходят они или нет. Четырнадцать процентов пар распадаются из-за того, что им не нравится запах друг друга. У нас, — говорю, — не девятнадцатый век и, слава богу, уже не социализм, а свобода. Каждый вправе сам выбирать…» Как она взвилась! Как ее понесло! И про свободу, про бездуховность, проституцию, наркоманию, мой цинизм… Ну, думаю, не выжить тебе, Серега, в таком заповеднике. К Валентине любовь не то чтоб испарилась, а такой стала, как к инвалиду, что ли… А когда она узнала, что заявление подал, так на меня посмотрела. Я ей говорю: «Валентина, поехали отсюда. Найдем другой город, другую школу». Она прям с лица спала, шепчет: «Нет. Это моя родина». Ну нет так нет. Уехал.