На выборах население всего района голосовало — за редким исключением — против новой власти, разрушающей благополучную жизнь. Однако, к своему большому изумлению, выборы оно проиграло.
Расстояние до Москвы было сравнительно небольшим, но диалект местных жителей значительно отличался от моего московского. Несмотря на клубную дискотеку (одну из первых ласточек перестройки), я с радостью замечала, что старинное народное художественное творчество было живо.
После работы, тихими, светлыми вечерами, молодые люди собирались у моста через реку. Под звуки гармошки устраивались веселые пляски, перемежающиеся песнями и частушками на тему дня. Я удивлялась остроумию и юмору неизвестных авторов.
Как-то поздним вечером, когда дети уже спали, оттолкнув залившуюся истерическим лаем собаку, перемахнул через загородку палисадника здоровенный парень Васька-Шатун. Несомненно, он был пьян, но, по-видимому, способен еще к разумным действиям. Обняв фонарный столб у крыльца, он тихим, совсем детским голосом сказал: «Теть-Жень, я на борону упал». В памяти возникла яркая картина прошедшего дня, когда по дороге на речку мы с интересом наблюдали за трактором, быстро перемещавшимся по вспаханному полю. Он тащил за собой связки стальных борон, которые, звеня цепями, подпрыгивая и блестя на солнце, обрушивались большими зубьями на глыбы земли и крушили их. Столкновение с такой бороной ничего хорошего человеку не сулило. Преодолев страх, вызванный внезапным вторжением Васьки, я поняла: требуется моя врачебная помощь.
Вид парня был страшен: лицо разбито, в слипшихся волосах запуталась солома, рубашка, пропитанная кровью и землей, висела клочьями. У его ног набегала лужица крови. Естественно, в помощи раненому отказать было невозможно. Чтобы разобраться в ситуации, я подтянула огородный шланг и, используя остатки рубашки в качестве мочалки, отмыла парня с головы до ног. Картина поражений оказалась грозной, требующей немедленного хирургического вмешательства. Кроме бороны, еще что-то обрушилось на парня. Я спросила: «Дрался?» Он тряхнул головой: «Да».
Село спало. До медпункта, находившегося за рекой, было далеко. Телефонов в домах не имелось, будить соседей Васька категорически запретил. Бинты я сделала из простыни. С большим трудом удалось остановить кровотечение. На его теле, что называется, не оставалось живого места от гематом, поврежденной кожи и нескольких серьезных ран. Кроме того, были обнаружены минимум три сломанных ребра. Я стянула грудную клетку длинным полотнищем. Убедившись, что видимых переломов больше нет, крупные артерии вроде бы целы, надела на Ваську рубашку мужа и написала направление в больницу. Парень, протрезвевший после ледяного душа и моих манипуляций с ранами, вежливо сказал: «Спасибо, теть- Жень!» Затем, махнув рукой в сторону села, добавил: «Если што, только скажи...» — и твердой походкой направился к дому соседа, владельца автомобиля, чтобы уехать с ним в больницу.
Утром пришла мать Васьки, миниатюрная женщина, вдова фронтовика. «Вот, молоко детям», — сказала она. Потом, заплакав, добавила: «Парень справный, но неслух, нешто с ним сладишь? Рубашка хороша, постираю, принесу». Рубашку я подарила, молоко, хранящее тепло коровы, взяла.
На другой день поздним вечером нас вновь разбудила собака. Одевшись и взяв с собой фонарь, я вышла из дома. Оказалось, по моему полю с включенными фарами бегает трактор, окучивая грядки. За считаные минуты на десяти сотках посаженной картошки он выполнил работу, потребовавшую бы от меня не менее двух недель тяжелого труда. В трактористе я узнала Ваську, которому надлежало в это время лежать в больнице. Поравнявшись со мной, перекрывая гул мотора и собачий лай, он пропел: «Моя Милка изменила, с Колькой под руку ушла, и чаго ж она такого в нем хорошего нашла?» Так доверительно он сообщил мне о своих душевных и физических проблемах. Я рассердилась.
Трактор, объехав поле, встал у калитки. При свете фар результаты моей вчерашней работы выглядели плачевно. Я пришла в отчаяние и эмоционально объяснила парню, к чему приведет его безответственное поведение. В ответ он спокойно сказал: «Ничо. Ты вылечишь!» — прыгнул в свой рычащий трактор и исчез в ночи.
В эту ночь я лишилась сна, когда, не находя себе места, металась по дому и ругала Ваську: «Тебе невдомек, что завтра начнется воспалительный процесс в осыпанных землей ранах, грозящий заражением крови! Кроме того, сильный удар в грудь, сломавший ребро над сердцем, мог задеть и его, то есть привести к инфаркту! Как “вылечишь”, — волновалась я, — не имея ни бинтов, ни лекарств, ни инструментов для обработки ран? При том еще, что хирургия — не моя специальность!»
Однако утром выяснилось, что я ошиблась, низко оценив интеллект Васьки. У него имелся свой план лечения. Лавируя между собирающимся стадом, у дома остановилась «санитарка». За рулем сидел сам Васька, а рядом с ним перепуганная фельдшерица Нюська. Сквозь слезы она поведала мне, что Шатун приехал в здравпункт на тракторе, обманом удалил шофера и привез ее вместо больницы ко мне. Парень полностью доверил мне свою судьбу. «Как хош, теть-Жень, в больницу не поеду», — тихо сказал он. Бросить раненого я не могла. Заперев в доме спящих детей вместе с собакой, я села в машину.
В здравпункте Васька взгромоздился на перевязочный стол и затих. Пришлось его снова вымыть, но теперь спиртом и йодом. Не могу сказать, насколько было эффективно проведенное мною местное обезболивание, но он ни разу не вскрикнул. Нюська помогала мне толково и грамотно, но чуть в обморок не упала, удаляя присохшие, черные от пыли и чернозема повязки. Раны удалось очистить и часть из них зашить. Сердце парня билось четко. Домой я вернулась на тракторе. Васька оставил меня у калитки и умчался в поля. В последующие дни он являлся на перевязки к медсестрам, но «санитарка» гонялась за его трактором по всей округе, чтобы сделать в поле трактористу, не пропустившему ни одного рабочего дня летней страды, инъекцию антибиотиков по моей схеме лечения.
Его тайну я разгадала. Страшно было подумать, что сталось с теми, кто с ним сражался. Скорее всего, их в это время «собирали по частям» в хирургии. Больничной койке Васька предпочел триумф победителя. Уходя из медпункта, он дегтем закрасил на лице разноцветные синяки, швы и наклейки. Я не возражала: деготь, как известно, был составной частью мази Вишневского. В диковатом виде он мчался на тракторе по селу, распугивая орущих кур и сельчан. Какая-то озорная девица прокричала вслед: «Васька-шут, остановись, я тебя умою!» Одна эта фраза, по-моему, способна была заменить парню многие лекарства. Вскоре я увидела знакомую рубашку, мелькающую на гулянках среди пестрых девичьих платков и сарафанов.
В Поволжье, на родине мужа, мне приходилось встречать русских богатырей: голубоглазых, светло-русых, могучих и добрых. На родине предков я убедилась, что не только Приволжская, но и Тамбовская земля, несмотря ни на какие обстоятельства, продолжает рождать богатырей.
Не прошло и десяти лет с тех пор, как процесс переселения жителей городов и сел, сделав крутой вираж, изменил свое направление на обратное. Нашей семье пришлось вернуться в Москву. Жизнь села коренным образом изменилась.
Прошло еще десять лет. Упал и ушел в землю кладбища крест деда Кирилла. Потомки деда, бросив благодатную землю, леса и реки, устремились в Москву. Сегодня в качестве неквалифицированной рабочей силы они трудятся на бензозаправках и рынках. В расцвете своих сил они ютятся в съемных комнатушках. Столица обильно кормит их фальсифицированной зарубежной пищей из супермаркетов. Какие уж тут частушки? Из русского языка они используют пару десятков слов, перемежая их нецензурной лексикой.