Матвей хотел капитала. Он не пошел на баррикады. Нет, в те дни он принципиально приезжал в контору и сидел на телефоне, принимал звонки. Телефон, кстати, отнюдь не безмолвствовал. Не один Матвей в Москве был такой аполитичный. Пока танковые орудия обстреливали Белый дом, бизнес продолжался.
Основными покупателями вина выступали провинциалы, содержатели палаток и магазинов из периферийных городов. Наторговав у себя в Саратове достаточно наличных, эти отважные люди садились в грузовик, брали мешок с деньгами, автомат – на всякий случай – и ехали в Москву за товаром. Прибыв, покупали свежую рекламную газетку, звонили, катались по адресам, загружались сигаретами, презервативами, шоколадными батончиками, одноразовыми зажигалками и спиртом, а на остаток средств прикупали что-нибудь оригинальное – к примеру, французское вино. Потратив сутки-двое на дорогу до столицы, провинциальные коммерсанты не хотели никакого политического кризиса, а хотели – мирно затовариться и поскорее уехать домой.
– Вы молодцы, пацаны, – гудели провинциальные бизнесмены густыми провинциальными баритонами и провинциальными жестами поправляли торчащие из-за провинциальных поясных ремней рукоятки машинганов. – Вы молодцы! Работаете. Не то что эти, – и квадратные, трогательно небритые провинциальные подбородки указывали в ти-ви-экран, где маячил закопченный, как вобла, фасад Белого дома. – С вами, пацаны, приятно иметь дело. Мы к вам через пару недель опять приедем. Винище ваше – реально прикольное. Бабам нравится. Особенно розовое. «Морские фрукты», да?
– «Дары моря». Фрюи дэ мэр.
– Один хрен.
С тех пор Матвей утвердился в мысли, что революции – революциями, а выпивать и закусывать люди будут всегда.
Кроме провинциальных автоматчиков вино интересовало столичных рестораторов, и Матвей взял за правило ежедневно посещать как минимум две новые точки, бутылку-другую оставлять в подарок вкупе с визитной карточкой; так или иначе, сбыт наладился. Пришлось, правда, привыкать к пиджаку и галстуку. Рестораторы были люди главным образом кавказские и хорошо клевали на солидный прикид.
Кредит они не вернули. Дальновидный Знайка еще в начале осени подсчитал все доходы и расходы – и объявил, что фирма прогорает. После чего послал банковским дамам пять коробок лучшего розового, а вослед явился сам и уговорил сердобольных женщин продлить договор еще на три месяца. Те согласились.
Процент был – двести пятьдесят годовых.
В тот день партнеры разругались. Узнав о том, что часики тикают со скоростью в четыреста восемьдесят долларов в сутки (а снять квартиру на окраине стоило семьдесят в месяц), Матвей пришел в ужас. Он не хотел такого оранжевого неба. Не по карману.
– Мы же обещали все вернуть! – сокрушался он.
– Да, обещали, – легко соглашался Знайка. – Но что поделать – не получилось. Это бизнес.
– Бизнес – это когда ты отдаешь долги.
– Нет! – кричал компаньон. – Бизнес – это когда ты делаешь деньги. Остальное – неважно. Мы отдадим долги. Потом. Со временем.
Матвей возражал. Мама учила его строго: дал слово – надо сдержать. То же самое твердили школьные учителя. Теперь оказалось, что в бизнесе все не так. Главное – не выполнить обещание, а вовремя предупредить, что обещание не может быть выполнено. И – передоговориться.
То, что предлагал Знайка, Матвей считал авантюрой. Купить на все деньги шампанского, ждать Нового года и в декабре одним ударом покрыть все издержки. Знайка настаивал. Матвей уступил. Он тогда, в начале их общего дела, часто уступал, почти всегда.
Три грузовика шампанского (не шампанского – шипучего вина, муссо) пересекли границу в конце ноября, чтобы тут же встать в многокилометровую очередь на легендарном смоленском таможенном посту. Ударили морозы. По всем расчетам, бутылки не могли выдержать минус семнадцать по Цельсию. Матвей запаниковал. Знайка кое-как держался. Наконец, груз прибыл. Позвали милого дядечку-таможенника, тот положил свое во внутренний карман, и под беззвучные молитвы двух кусающих губы бутлегеров сорвали пломбы. Тут же закричали от счастья: ни одна бутылка не взорвалась, все уцелело.