Вспоминает А. Марченко: «В милиции меня, как водится, обыскали. Изымать оказалось нечего: еще в декабре я отобрал для тюрьмы брюки поплоше, они сейчас были на мне, да теплый свитер, да телогрейка; с декабря же дома на вешалке висела авоська, а в ней пара белья, теплые носки и рукавицы, мыло, паста и зубная щетка — все. Продукты мне не понадобятся. Взяли у меня только пустую авоську и выдали на нее квитанцию. Остальное — со мной в камеру…».
25 февраля актер Театра на Таганке Иван Бортник получил письмо из Парижа от своего друга и коллеги по театру Владимира Высоцкого. Приведу лишь несколько отрывков из него: «Дорогой Ваня! Вот я здесь уже третью неделю. Живу. Пишу. Немного гляжу кино и постигаю тайны языка. Безуспешно. Подорванная алкоголем память моя с трудом удерживает услышанное. Отвык я без суеты, развлекаться по-ихнему не умею, да и сложно без языка. Хотя позднее, должно быть, буду все вспоминать с удовольствием и с Удивлением выясню, что было много интересного… Но пока:
Ах! Милый Ваня — мы в Париже
Нужны, как в бане пассатижи.
Словом, иногда скучаю, иногда веселюсь, все то же, только без деловых звонков, беготни и без театральных наших разговоров. То, что я тебе рассказывал про кино, — пока очень проблематично. Кто-то с кем-то никак не может договориться. Ну… поглядим. Пока пасу я в меру способностей старшего сына (имеется в виду старший сын Марины Влади Игорь Оссеин. — Ф. Р.). Он гудит помаленьку и скучает, паразит, но вроде скоро начнет работать. Видел одно кино про несчастного вампира Дракулу, которому очень нужна кровь невинных девушек, каковых в округе более нет…
Написал я несколько баллад для «Робин Гуда» (имеется в виду фильм «Стрелы Робин Гуда», с которым на Рижской киностудии запустился режиссер Сергей Тарасов. — Ф. Р.), но пишется мне здесь как-то с трудом и с юмором хуже на французской земле.
Думаю, что скоро попутешествую. Пока — больше дома сижу, гляжу телевизор на враждебном и недоступном пока языке…
P. S. Ванечка, я тебя обнимаю! Напиши!
P. P. S. Не пей, Ванятка, я тебе гостинца привезу!».
Тем временем арестованного в Тарусе Анатолия Марченко утром 26 февраля этапировали в Калугу. Когда «воронок» проезжал по городу, Марченко в окно увидел свою жену Ларису Богораз, которая возвращалась из молочного магазина вместе с маленьким сыном Пашей (она везла его на санках). Марченко застучал кулаками в окно, и жена услышала этот стук: остановившись на тротуаре, она помахала вслед «воронку» рукой.
Когда Марченко привезли в калужский СИЗО номер 1 и попытались снять у него отпечатки пальцев, он внезапно заартачился: мол, я ни в чем не виноват и добровольно ни в чем участвовать не буду. Тогда трое надзирателей заковали его в наручники и несколько раз ударили по почкам. Однако арестант и после этого не подчинился. Тогда его повели в камеру. О том, что было дальше, вспоминает сам А. Марченко:
«И мы пошли: впереди офицер, за ним я с закованными сзади руками, вплотную рядом со мной и сзади два надзирателя — сержант и толстяк старшина. До лестницы меня не били, только страшно матерились и угрожали. А на лестничной площадке снова сильный удар ключом в спину чуть не сбил меня, и я привалился к поручням. Офицер обернулся на шум и внезапно резко ударил меня по ребрам, а второй раз ниже живота. Вот так меня спустили по лестнице, а там поволокли по коридору, пиная сапогами по ногам, колотя кулаками и ключом по бокам, по спине, по животу…
Меня втолкнули в бокс, напоследок швырнув на цементный пол — я еще и головой приложился. Вслед мне полетели телогрейка, шапка, носки.
Подняться с пола я не мог и даже не пытался переменить положение, так и лежал лицом вниз. Кисти рук я скоро совсем перестал ощущать, они онемели, но в плечах была страшная боль, я был уверен, что старшина выдернул мне правую руку из сустава. Потом я почувствовал и боль в ребрах (они болели еще недели две). Зато теперь моя позиция получила эмоциональное подкрепление: у меня появились «личные счеты» с моими тюремщиками.
Дверь открывается.
— Ну как, будем пальцы катать?
— Не поманивает.
— Ну, лежи, лежи…».
А теперь из Калуги вновь перенесемся в Москву. В тот же день 26 февраля в «Вечерней Москве» был опубликован коротенький, всего лишь в несколько строк, некролог на генерал-майора милиции Ивана Васильевича Бодунова. Уверен, что большинство читателей даже не обратили на него внимания, поскольку имя скончавшегося абсолютно ничего им не говорило. Между тем в истории советской милиции Иван Бодунов был личностью легендарной. Начинал он свою службу в уголовном розыске в Ленинграде в далекие 20-е и был причастен к раскрытию многих громких преступлений той поры. Так, в 1921 году именно благодаря стараниям Бодунова, который под видом «блатного» был внедрен в преступную среду, была разгромлена одна из самых жестоких банд Питера — банда Ивана Белки, на счету которой было 27 убийств, 18 раненых. Два года спустя Бодунов участвовал в поимке знаменитого бандита Леньки Пантелеева, чуть позже — банды «Черный ворон». Именно Ивану Бодунову писатель Юрий Герман посвятил свою повесть «Наш друг Иван Бодунов», а его сын Алексей Герман затем снял фильм «Мой друг Иван Лапшин».
В эти же дни в Москве находится английский продюсер Стенли Лауден (тот самый, что привозил к нам певца Роберта Янга и который взялся давать уроки вокала любовнику дочери генсека Борису Буряце). На этот раз Лауден приехал на несколько дней по частной визе, чтобы уговорить знаменитого дирижера и композитора Арама Хачатуряна дать гастроли в Лондоне, а также договориться с Минкультом об осеннем привозе в СССР очередной партии английских артистов. Однако не успел Лауден войти в свой номер в гостинице «Метрополь» и распаковать чемодан, как ему по телефону позвонил Борис Буряца и стал зазывать на ужин. Зная о настырном характере цыгана, продюсеру не оставалось ничего иного, как согласиться.
Буряца привез гостя в ресторан Дома литераторов и посадил его за один стол с каким-то генералом в мундире, директором цирка и режиссером Театра эстрады. Это соседство не было обременительным для англичанина, более того — он был этому только рад, поскольку надеялся, что при свидетелях Буряца не станет больше втягивать его в свои опасные разговоры. И тот действительно крамольных речей не заводил. Но только за столом. Через час Буряца раскланялся с собутыльниками и увел Лаудена на улицу. Там они уселись на скамейку, и Борис затянул старую песню. Он сообщил продюсеру, что Галина Брежнева раскусила его коварный план — под видом эстрадного певца он мечтал выехать на гастроли на Запад и там остаться. Услышав об этом, Лауден вскочил со скамейки, как ужаленный. «Ты оказался в трудном положении, но меня в это дело не втягивай!» — резко заявил он и зашагал прочь по набережной. Борис припустился за ним, на бегу уверяя, что Галина совершенно не в курсе участия в этом деле англичанина. «Так я и поверил», — отмахнулся Лауден. Тогда цыган перегородил ему дорогу своим телом и только таким образом заставил остановиться.
— Не сердись, прошу тебя, — обратился он к продюсеру. — Но кроме тебя мне больше некому излить душу. Галина подрезала мне крылья. Знаешь, что она удумала: сделала меня солистом Большого театра, чтобы я навсегда забыл про карьеру эстрадного певца. Я надеялся, что и там сумею включиться в одну из гастрольных групп, но там такая длиннющая очередь на выездные гастроли!.. К тому же преимущество имеют артисты с многолетним стажем.
— Что же ты собираешься делать? — после некоторой паузы спросил Лауден.
— Попытаюсь выехать другим путем — через цирк. Ты думаешь, я зря что ли угощал сегодня его директора? Я слышал, что он любит деньги и берет взятки с артистов, которые выезжают за границу. Вот я и суну ему большую взятку. Думаю, он не устоит перед соблазном.