Выбрать главу

Судья пыталась сначала уговорить и вразумить истца, но тот стоял насмерть. Когда писателю дали слово, он начал так:

«Роман выдержал три издания в 30 миллионов экземпляров тиража и получил высокую, оценку читателей. На мою книгу написано 76 рецензий в разных газетах, журналах Советского Союза и за рубежом. В это число входят газета «Правда» и журнал «Коммунист»… Я не хотел экранизации. Пять месяцев меня уговаривали отдать роман на «Мосфильм».

…Что вы мне говорите о таланте Жалакявичуса? Я отношусь с уважением к нему самому, но это — не его тема, он не понимает того, что делает. У каждого художника есть своя тема, — как по-написанному изложил истец и закончил не очень вразумительно: — Жалакявичус — режиссер, который должен работать на международном материале».

После таких слов я ждал, что наш юрист скажет: «Богомолов не должен писать о любви, его тема — шпионы». Но нашему юристу было уже за восемьдесят, начав говорить, он часто замирал, как бы вспоминая слова, или долго копался в бумажках в поисках шпаргалки. Судья нетерпеливо вертела карандаш, а то и покрикивала, что совсем выбивало старичка из колеи. Нервничал и второй наш представитель, директор объединения Леонид Мурса, пытаясь своим ярким выступлением спасти фильм.

Суд постановил: «Производство фильма приостановить и без согласия автора никаких съемок не производить. Попытаться автору и киностудии найти приемлемое решение и продолжить работу, дабы не допустить убыточных расходов картины».

Забегая вперед, сообщу, что компромисса сторонам найти так и не удалось: спустя две недели состоится специальное заседание секретариата Союза кинематографистов СССР, на котором Богомолова заклеймят позором, а фильм закроют. Потраченные деньги, естественно, спишут в убыток киностудии.

В понедельник, 8 декабря, Леонид Брежнев отправился с официальным визитом в Польшу. Как мы помним, его сторонники в Политбюро мечтают о том, чтобы он победил свою болезнь и остался на своем посту, в то время как недруги спят и видят, что он подаст в отставку. Между тем именно эта поездка в Польшу станет последней каплей, после чего группа Андропова форсирует события и заставит генсека изменить свое поведение. Но это будет чуть позже, а пока Брежнев отправился в Польшу, прихватив с собой аптечку с любимыми лекарствами, надеясь, что они помогут ему выдержать жесткий ритм поездки. На следующий день после своего приезда Брежнев выступил с докладом на VII съезде ЦК ПОРП. Вот как об этом вспоминает тогдашний руководитель Польской компартии Эдвард Герек:

«На съезде едва удалось избежать скандала. Во время пения «Интернационала» Брежнев встал, как дирижер, лицом к залу и начал дирижировать делегатами. Он надувал щеки и хлопал в ладоши. Издали казался пьяным, но на самом деле был напичкан лекарствами. Позже, во время моего выступления с политическим докладом, сидя во втором ряду президиума рядом с Хонеккером, Живковым, Гусаком и Чаушеску, он вел себя так шумно, что временами я подумывал об объявлении перерыва. Признаюсь, я с огромным трудом дошел до последней страницы своего выступления. Причиной его оживления была золотая ручка, которой он вовсю восхищался, призывая соседей также выразить свое восхищение…».

Кстати, именно в тот день, когда Брежнев отправился в Польшу, в двух крупнейших кинотеатрах столицы — «Россия» и «Октябрь» — начали демонстрировать последнюю «нетленку» про него: документальный фильм «Вручение Л. И. Брежневу «Золотой медали Мира». Показ был приурочен аккурат к 10 декабря, когда в Норвегии должны были вручать Нобелевскую премию Андрею Сахарову.

В тот день, когда Брежнев улетел в Польшу, на «Мосфильме» продолжились съемки фильма «Два капитана» — снимали продолжение драки между Григорьевым и Ромашовым. На следующий день съемки эпизода завершились. Сняли, как Ромашов, повергнутый на пол после удара Григорьева, выхватывал из-под дивана пистолет и в отчаянии кричал: «Ты меня не убьешь!». Но тут в квартиру вламывались милиционеры и уводили обоих. Победа осталась за Григорьевым.

Во вторник, 9 декабря, была поставлена финальная точка на присутствии песен Владимира Высоцкого в фильме «Стрелы Робин Гуда». Как мы помним, эту ленту на Рижской киностудии снял режиссер Сергей Тарасов. Он же пригласил Высоцкого написать для нее несколько песен. Было написано шесть прекрасных баллад: «В забавах ратных прелый век…», «Робин Гуд», «Баллада о любви», «Средь оплывших свечей», «Замок времени срыт» и др. 28 ноября фильм с этими песнями был принят на студии и отправлен в Москву. Просмотр ленты в Госкино состоялся 9 декабря, и там ее согласились принять только в том случае, если песни Высоцкого изымут. Сказали, что кино приключенческое, а песни слишком серьезные, даже трагические. На самом деле причина была в ином: Высоцкого в Госкино не любили. Тарасову не оставалось ничего иного, как пойти на попятную. Как выразится по этому поводу сам Высоцкий: «Надо было бороться за это дело, а режиссер оказался послабже душою, чем я предполагал, и просто не стал бороться…».

В итоге вместо Высоцкого пригласят композитора Раймонда Паулса и поэта Леонида Прозоровского. В течение двух недель ими будут написаны всего две (!) песни, которые и войдут в окончательный вариант фильма.

Утром 10 декабря бывшая звезда советского кинематографа 30—40-х годов (слава пришла к ней после главных ролей в фильмах «Девушка с характером» (1939) и «Сердца четырех» (1941, выпуск — 1945) Валентина Серова встала пораньше и, натянув на тощие ноги старые сапоги, отправилась в Театр киноактера за зарплатой. Получив свои кровные сто с небольшим рублей, она на радостях зашла в магазин, где купила бутылку водки и нехитрую закуску.

Домой вернулась к полудню. Прошла на кухню, где открыла бутылку, и за каких-нибудь полчаса выпила ее одна практически всю. Затем встала и, шатаясь, направилась в комнату. Но, сделав всего лишь несколько шагов, упала замертво на пол. Как установят позже эксперты, смерть актрисы наступила от сердечной недостаточности, усугубленной ударом (падая, Серова ударилась затылком). До своего 58-го дня рождения бывшая звезда не дожила 13 дней.

В тот же день в Осло состоялось вручение Нобелевских премий. Вместо академика Андрея Сахарова, которого из Москвы не отпустили, получать премию приехала его супруга Елена Боннэр. Сам Сахаров в тот день находился в Вильнюсе, где судили за инакомыслие одного из его сподвижников — биолога Сергея Ковалева. Суд начался накануне в здании Верховного суда Литовской Республики, однако Сахарова в зал заседаний не пустили, удалив оттуда даже свидетелей и адвоката подсудимого (поэтому Ковалев защищал себя сам). Не смогли приехать на суд многие диссиденты, которых еще в Москве заблокировали чекисты: так, во дворе дома, где жила Татьяна Великанова, стоял автобус с сотрудниками КГБ, и при каждой попытке диссидентки выйти из дома дюжина молодцов перегораживали ей дорогу. Примерно таким же образом не пустили на вокзал Мальву Ланда и других диссидентов.

Церемонию награждения Нобелевской премией Сахаров слушал по радио у своих литовских друзей — в доме Виктора Пяткуса. Там же они это дело и отметили. Вот как вспоминает об этом сам лауреат:

«Транзисторы включены. Мы слышим звук фанфар. Госпожу Боннэр-Сахарову просят пройти на место для участия в церемонии вручения Нобелевской премии Мира. Говорит председатель Нобелевского комитета Аасе Лионнес. Она оглашает решение Нобелевского комитета о присуждении премии Мира 1975 года Андрею Сахарову. Я слышу звук Люсиных шагов — она поднимается по ступенькам. И вот она начинает говорить…

По окончании передачи мы все прошли в другую комнату, где был накрыт праздничный стол. Собралось человек 15, это были литовцы, я уже всех видел накануне у дверей суда. Были произнесены слова приветствия и тосты в мой адрес, в адрес Люси, тосты за Сережу и всех, кто не с нами… Мы отдали должное литовской кухне, в особенности удивительному, какому-то фантастическому литовскому торту…».

В разгар веселья в квартиру позвонили. Это была жена Сергея Ковалева Люся Бойцова, которая сообщила, что час назад ее мужа удалили из зала суда за то, что он назвал суд сборищем свиней (в зале кто-то из гэбистов нарочно хрюкал). С этого момента все заседания суда проходили без участия подсудимого, о чем он сильно жалел.