Не докурив, он вломился в дом. Пронесся мимо вздрогнувшей от испуга тещи в свою комнату. Выдвинул из-под кровати чемодан и начал швырять в него навалом сорочки, белье, бритвенные принадлежности. Купленную женой кожаную куртку с «молниями» демонстративно бросил на кровать.
Дрогнул, когда, готовясь отбивать время, заскрипели настенные часы. «О, черти, — вздохнул успокоенно, — напугают же, проклятые».
Заколотившееся было сердце выравнивало ритм ударов. Отерев рукавом взмокший лоб, обежал взглядом комнату, прикидывая, все ли взял. Достал из комода паспорт и воинский билет. Копнулся в бумагах и наткнулся на облигации займов. Задумался, щуря глаза. «Мое, — решил уверенно и положил облигации в чемодан. — Сослужат службу».
Наткнулся глазами на радиолу.
«Жалко, черт. С собой такую махину не потащишь…»
Еще больше огорчился, вспомнив о душевой… «Привык к комфорту…»
Озадаченный, он плюхнулся на диван, привычно подпер спину подушками. Растерянными глазами вновь обежал комнату. «Нет, — забилось в груди. — Нет… Ради чего?»
Галереей прошли в воображении и душевая, и кресло-качалка, и бронзовые статуэтки на женином столике. Под ступнями почувствовался ковер. Вспомнились праздничные обеды.
— Эх, да каким же дураком быть нужно! — пробормотал в отчаянии и с еще большей поспешностью начал водворять вещи на прежние места. «Вдруг эту дуру черти принесут», — подумал он о теще.
И тут же открылась дверь. Вздрогнул. Торопливо захлопнул дверцы шифоньера. Оглянулся. Женя, видимо, не заметив ничего, спокойно снимала пыльник. Остолбенев, буркнул невпопад:
— Ты, Женя?
Жена усмехнулась:
— Как будто…
Смутился, забормотал, оправдываясь.
— Увлекся вот тут, пропажу ищу. — Повел глазами на чемодан.
Женя участливо пожурила:
— И что сам взялся. Маму бы попросил. Что ищешь-то?
Успокоенный ее тоном, заулыбался, размяк, начал плести околесицу о клетчатой ковбойке, в которой-де в воскресенье в лес решил поехать.
Ковбойку общими усилиями нашли, разыскали в сундуке Леопольды Ипполитовны. Посмеялись за ужином и забыли.
Когда Женя разобрала постель, Борис улегся первым. Довольно крякнул, повернулся, удобнее пристраивая под голову подушку, и блаженно улыбнулся, радуясь: «Чуть было дурака не спорол».
О Лиде думать не хотелось.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Когда Петр, вернувшись из командировки, вошел в зал городского вокзальчика, знакомые блеклые картины в потрескавшихся от времени багетах, деревянные потертые диваны и грузная печь-голландка напомнили ему день приезда в этот город. Он невольно присел на тот же диван, на котором они сидели когда-то с Лидой, и, вздохнув, задумался. Как сумрачным осенним днем вспоминается блеск майского утра, так проходила в памяти Петра его любовь. Он снова видел смешливую веснушчатую девчонку в пышном платье, ее брызжущие счастьем серые глаза, заново ощущал стук ее сердца у своей груди. А потом все исчезло. И Петр не мог понять, что же, собственно, у них произошло.
Этот вопрос он задавал себе уже не раз и все никак не мог на него ответить. То он беспощадно обвинял Лиду, то вдруг каялся и искал пути примирения…
В зале было холодновато. Пассажиры дремали, зябко кутаясь в легкие летние одежды. Не спал только мужчина лет пятидесяти на вид, занимавший диван напротив.
Невысокий, коренастый, с приятной полнотой, он производил впечатление довольного человека. Щеки и подбородок его мягко лоснились после недавнего бритья. Военного покроя костюм был заботливо отутюжен, голенища сапог начищены.
Мужчина читал газету, временами опускал ее на колени, видимо, давая отдых глазам. В такие минуты Петр встречался с живым, беззаботно-веселым взглядом черных горячих глаз.
Озябнув, Петр решил размяться и, встав с дивана, медленно пошагал по проходу. Когда, дойдя до стены, он стал возвращаться обратно, сосед приветливо улыбнулся и бросил:
— А вы стойко боретесь со сном.
Петр улыбнулся ему в ответ.
— Едете куда или трамвая дожидаетесь? — спросил мужчина.
— Трамвая жду.
Он сел рядом, попросил газету, еще раз вгляделся в лицо мужчины и подумал, что где-то лицо это видел… Разговорились. Покачивая осуждающе головой, узнав, что у Петра нет детей, мужчина сказал:
— Так нельзя, батенька. Дети — цветы жизни. Без них она бледна. — И спросил: — А сколько лет, по-вашему, моему меньшому сыну?
Петр внимательно посмотрел на него. Ближе лицо казалось другим. На высоком покатом лбу кожа хранила следы резких складок. На щеках тоже были морщины. Энергичный подбородок чуть выдавался вперед, делая посадку головы несколько надменной. Но нос скрашивал суровость и холодность этого лица. Он был округлым, без резких линий и чуть вздернутым. Трепетно раздутые ноздри свидетельствовали о жадности к жизни.