— По городу поведу я.
Лидочка, поймав неясный в темноте взгляд широко открытых настороженных глаз, послушно обошла машину.
…Быстро замелькали огни встречных машин, яркие витрины магазинов. За центральной площадью Борис остановил машину и, опустив руки с руля, обернулся.
— Идем, Лидуша, веди.
Чувство неловкости первых минут встречи еще не остыло в ней. Радость свидания, счастливые надежды, заставлявшие замирать сердце, как холодной водой были смыты деловитым нетерпеливым шепотом. Жарко вспыхнули уши. «Барин», — неприязненно поморщила она губу, посматривая на его силуэт, вырисованный на смотровом стекле, освещенном снаружи уличными огнями. Но когда он повернул к ней лицо, она привстала и, утопив руку в теплой волне его волос, прижалась к его шее лицом. Откинувшись, посмотрела пристально в глаза, влажно мерцавшие отблесками наружного света, и снова склонилась, поцеловала.
— Едем… едем… — шептала она в перерыве между поцелуями и смеялась грудным нервным смехом. Борис вздохнул счастливо, коротко.
Когда первая радость поцелуев прошла, Лидочка прошептала:
— Как давно мы не встречались… Забыл уж, наверное?
— Тебя-то!?
Лидочка неуверенно повела машину. Забившись в угол сиденья, Борис любовался смелым взмахом ее бровей, чистой, без морщин кожей, упрямым подбородком. Особенно долго его глаза задерживались у рта. Капризно очерченные и в то же время надменно приподнятые губы нравились ему. Он даже вновь ощутил их на своих губах и, вздохнув тихонько, рассмеялся. Что-то давно знакомое, но забытое, потерянное, томительно стеснило ему грудь. Лидочка вопросительно, и в то же время готовая поддержать его смех, взглянула на него, скосив глаза. Он накрыл своей ладонью ее руку, положенную на руль, потом молча приник к ней губами.
Кончился асфальт. С полчаса побарабанив по избитому копытами лошадей загородному тракту, колеса машины мягко зашипели по вязкому зимнику. Мелькнули влево нестройной толпой огни кирпичного завода, и вслед за ними побежали навстречу сосновые стволы. Начинался загородный парк.
Остановились над заснеженным озером. Скрипел под ногами слежавшийся снег. Над головами плыл тревожно-задумчивый шум деревьев. Там, где они расступились, над озером, струился с ясного лунного неба холодный сияющий свет.
Лес был печален и величественен.
Борис привлек к себе Лиду и, ступая в ногу, они тихо пошли между деревьев по рыхлой, пробитой полозьями санной дороге.
Лес молчал. Хрустел под ногами снег. От Лиды веяло теплом, острым ароматом духов. Рука Бориса тонула в теплом мехе ее дохи. У поворота дороги остановились, повернулись друг к другу, взялись за руки. Долго стояли молча, зачарованно смотря в темную чащу. Озябнув, вернулись в машину.
Лидочка ощущала его: большого, горячего, сильного. Она никла к нему тесней и тесней, словно пьянея от какой-то невидимой силы, исходящей от него, и, словно девочка, не спрашивая и не отвечая, слушала, стараясь не дышать громко. А он говорил. Говорил вполголоса, уткнув лицо в ее кудряшки, пропитанные запахом хороших духов и еще чем-то теплым и удивительно приятным.
— Не могу больше, Лидуша. Не ушел тогда к тебе из-за характера своего дурного. Не мог уйти. А ты, не узнав всего, чуждаться стала меня. Так вот и живу сейчас, как потерянный.
— А меня-то помнишь?
Вместо ответа он еще крепче обнял ее.
— Поедем к тебе? — коротко спросил Борис.
Она согласно кивнула головой…
У поворота на главную улицу Борис внезапно резко притормозил и, склонившись к стеклу, зацыкал удивленно:
— Це-це-це, ты взгляни-ка, Лидуш. Убей меня бог, если это не Орлик.
Изумленно раскрытыми глазами они проводили тихо прошедшую мимо машины пару.
— Это кто с ним? — нервно спросила Лида.
— Что, ревнуешь чуть-чуть? — усмехнулся Борис. — Не бойся! Это не его поля ягодка. Генеральша, — воскликнул он почтительно. — Видишь, сумку ее с продуктами несет. Дальше этого она его не допустит. — И шутливо подтолкнув Лиду, шепотком добавил лукаво: — Однако из этого случая можно слепить пикантную историю. Ей-богу, можно, да подать ее Андрюшке на зубок, — он расхохотался, откинулся на сиденье и рывком послал машину вперед.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Секретарь парткома Зимин надавил кнопку звонка:
— Орлика, пожалуйста.
— Так вот, Кузьмич, по какому делу я вызвал тебя, — дружелюбно начал разговор секретарь парткома. — Знал ты о проделке Груздева с зерном?
Петр покраснел, опустил глаза.