«Есть у тебя, разбойник, совесть, — мысленно ругал его Яков Яковлевич и вздыхал облегченно. — Фу, кажется, пронесло».
Отойдя от него, Сиверцев пригласил всех к полусобранной разливочной установке. Дотошно разбирался в каждом винтике машины. Захарыч с Володькой цвели улыбками, знакомя инженера со своим детищем. Приметив их возбуждение, Сиверцев задорно кивнул Петру:
— Очаровал ты их, Орлик, своей машиной.
— Орлик всех очаровал, — подхватил Андрей с заискивающей улыбкой на лице.
Сиверцеву не понравился этот фамильярный тон.
— Продолжаем, — резко и властно прогремел его голос в тревожной тишине вальцетокарного.
И когда взоры всех сосредоточились на нем, Сиверцев начал спокойно подводить итог разговоров:
— Груздеву считать изготовление разливочной установки своим первым делом. С вас спрос будет большой, — многозначительно посмотрел он на Якова Яковлевича. — И если завхоз прокатного забыл, на каком складе есть десятимиллиметровая сталь, пусть он завтра явится ко мне, помогу ему в поисках. А вы, Орлик, умейте находить время для наблюдения за выполнением чертежей в металле, — обратился он к Петру, — спите поменьше, у конструкторов стулья не просиживайте.
Голос Сиверцева смягчился, а в глазах затеплилась улыбка:
— В общем, нажимайте, товарищи. Лицом в грязь ударять нельзя, уральцы! Как думаете?
— Не подкачаем, товарищ Сиверцев, — звонко гаркнул Володька.
— Надеюсь.
Сиверцев, простившись, ушел. Вслед за ним молча улизнул Андрей. Потом отплыл Яков Яковлевич. Остались Захарыч, Володька, Ермохин и Жигулев.
Они восторгались Петром — его настойчивостью, упорством, сообразительностью.
Петр краснел, чувствуя, что хвалить пока его не за что, да и сказать ему нечего, рано, что ли… Ведь установку еще надо испробовать…
Вечером Алексей Петрович долго молчал, и уже совсем поздно, когда жена готовила ко сну Доньку, с раздумьем в голосе сказал:
— А все же этот Орлик что-то разбудил во мне.
Наташа одарила его догадливой улыбкой.
Глядя в ее тронутые улыбкой глаза, Жигулев, как ребенка, погладил Наташу по голове.
— Вдруг почувствовал себя здешним. То ли это многолетняя привычка сказывается быть в большом коллективе.
Легкая рука Наташи легла на плечо Жигулева. Голос ее прозвенел деланным изумлением:
— Ты же говорил… не в коня корм!
Алексей Петрович, зажмурившись, потер ладонью лоб, прошептал:
— Вот это тогда, когда шифоньеры строгал… Знаешь, меня Зимин в прокатный секретарем парторганизации прочит. Как ты думаешь, выйдет из меня что-нибудь похожее?
Наташа с укоризной прикрыла ему губы ладошкой.
…День за днем все крепче тянула Жигулева к себе увлекательная работа в прокатном цехе. Завелись у него друзья и среди слесарей и среди прокатчиков. И сделался он добрым их помощником в большом, затеянном Орликом деле.
Пролетела зима. Пролетело и лето. Снова подкрадывалась осень. А в прокатном цехе жила весна. Установка непрерывной разливки стали уже стояла на фундаменте. И Сиверцев, и Жигулев, и Петр, и Захарыч с Володькой, как и весь цеховой коллектив, с нетерпением ждали ее пуска.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Ко всем обычным, а иногда и сверхобычным заботам Зимина прибавилась еще одна — забота о прокатном. Он и сам не отдавал себе отчета, почему дела прокатного так влекут его. То ему казалось, что им руководит чувство «патриота», бывшего работника цеха, то относил увлечение делами прокатного желанием поближе узнать Груздева, в его роли начальника цеха, а иногда казалось, что его долг бывать чаще именно в прокатном, там, где создается перспективная, принципиально новая металлургическая установка. Скорее всего им руководили все три начала сразу. И, может быть, именно потому и приходилось отдавать прокатному гораздо больше времени, чем остальным цехам.
Зимин сразу четко определил свою линию поведения в коллективе прокатного. Он понимал, что ему, опытному металлургу, очень легко будет свежим глазом подметить все недочеты в ведении технологического процесса и в состоянии оборудования. Однако бить в лоб не собирался. Гораздо сложнее была иная задача, которую ставил перед собой секретарь. Нужно было создать в настроении людей такой внутренний подъем, который помог бы им не только новым взглядом произвести переоценку всего примелькавшегося за долгие годы, но и решительно взяться за устранение недостатков.
Не вмешиваясь в дела Груздева и начальников станов, Зимин исподволь изучал цеховую обстановку. Он сразу же отверг роль покровителя при решении некоторых цеховых, да и бытовых вопросов, которую, вольно или невольно, пытались ему навязать, а старался завязать близкое знакомство почти со всеми людьми цеха.