Слушаю рассказ Сергея о заповеднике, а вспоминаю разговор с Александрой Артемьевной: «...На острове, он Средний назывался, люди хорошо жили, — рассказывала она. — Церковка стояла. Кому мешала? Какие сады были! Здесь землю илом раз удобришь и десять лет урожай собирай. Все свое... Пришли матросы. Церковь сожгли, иконы порубили. Сестру мою, шибко верующей была, от того парализовало...»
— Почему старообрядцев липованами прозвали? — спрашиваю ее.
— Говорят, под липами скрывались, деревья любили...
Но это не так. В книге А. Рыковцева «Вилково» я прочитал: «...Бегством в эти камышовые дебри первожители Вилкова хотели спастись от всяческих преследований. Казаки этой группы (Игната Некрасова. — В. С.) были последователями одного из старообрядческих течений, основатель которого стрелец Фотий Васильев принял в монашестве имя Филиппа. Его последователи отказывались молиться за царя, отвергали церковный брак и другие ритуалы официальной православной религии. «Филипп» по-украински «Пилип». И филипповцев стали называть пилипонами. Время исказило это слово, и оно стало звучать как «липоване».
...Угасали блики на воде. Мы вплыли на улицу Горького, прижались к берегу. Улица многолюдна — навстречу лодки. В одной — старик на веслах, а старушка рулит с кормы. Им, видимо, привычнее так, по-старинному, без грохота и вони мотора: черпают потихоньку весла-бабайки, а волны уносят бремя прожитого...
— Видишь? Кто в Вилкове родился, отсюда не уедет, — говорит Сергей. — Я сюда после службы в армии попал. Навсегда. Давай выйдем-ка.
Сергей открыл калитку, прошел в дом, как в свой.
— Пока тетки нет — смотри. И снимай, если нужно. Она не разрешит.
У стены — полутораметровые, силой и жаром пышущие доски.
— Икона в дом — мир в нем. А у нас воруют их. Или скупают...
— Ты, гляжу, лампадки уже зажгла?
Елена Артемьевна обошла комнатки сестры. Присела на кровать.
— А я завтра зажгу, на праздник.
— Какой праздник? — спрашиваю.
— Наш, церковный... Марией ее звали. Кажется, Египетская. Она была... ну... как сказать? Нехорошо вела себя. Много гуляла. Ну, блудница, короче. Да такая, что однажды к церкви подходить стала, а ее оттуда воздухом вышибло, и поняла она тогда, что сильно нагрешила. И ушла в пустыню. Молилась там сорок лет... Сорок лет! Попала в святые... Наш батюшка читает ее «Житие», а певчие поют: «Преподобная Мати Марья, моли Бога об нас...» Раз прочитал — три поклона. Надо всем помолиться, перекреститься. Теперь батюшка обратно читает... Так десять лестовок надо молиться, по сто поклонов каждая...
— Да, тысячу поклонов. А потом все поют: «Слава тебе, Боже», — подтверждает Александра Артемьев на и снимает со стены кожаные старообрядческие четки — лестовку.
— А обнаружил ее, Марью-то, в Пустыне монах Андрей. Она закричала ему: «Уйди от меня, я нагая!» Скинул он с себя одежду и надел на нее. И привел в монастырь... И ему молятся. Последняя лестовка ему: «Преподобный отче Андрей, моли Бога об нас»... Они попали в святые.
— И никто не знает, где она сорок лет по пустыням блухалась... (Мария Египетская — в христианских преданиях раскаявшаяся блудница (предполагаемое время жизни — V век); присоединившись к толпе паломников, шедших из Александрии в Иерусалим, ощущает чудесное перерождение и проводит 47 лет в молитвах в заиорданской пустыне.)
— У сестры и сыновья набожные. Ты расскажи, Лена.
— Да, Михаил с третьего класса в липованской «Псалтырь» читал. Он у меня махонький, книжку не мог сам донести. Праздничные книги большие, ему старшие помогали, а он только ручонками поддерживал.
— А мы все стоим, плачем. И все плачут. У него голос звонкий...
...Ох, время летит — не остановишь. Я торопился на пристань. Опять поскрипывают, пружинят дощечки. Рыбаки, что лодку у протоки смолили, попросили их сфотографировать. Здесь новость быстро дворы облетает. Из-за забора женские руки с кульком:
— Возьмите, белая «обжора», для вас. — И во весь голос, чтобы соседка услышала: — Я твой кустик москвичу подарила!..
Пассажиров до Измаила человек десять. Вахтенный матрос пропускает меня к трапу:
— Гражданочки, дорогие, первым на палубу — только мужчину. Традиция.
«Ракета» вздрагивает, приподнимается на своих невидимых крыльях и несется по дунайским волнам. А я уже снова мечтаю вернуться в Вилково, откуда никто не уезжает.