Вряд ли кто-нибудь из многочисленных клиентов и партнеров торговой конторы «Вьен-донг» («Дальний Восток» (вьетц.).) на оживленной улице Пелерин догадывался, кем на самом деле является ее глава, всегда элегантный, улыбающийся коммерсант господин Ли. Как-то французский посредник мосье Дюран, доставивший из Марселя для конторы господина Ли очередную партию кондитерских товаров, пустился в рассуждения.
— Как только некоторые верят у вас этим коммунистам?..
— Политика меня не касается, — вежливо прервал его Ли. — Я предпочитаю на досуге заниматься поэзией.
— О, я выполнил вашу просьбу, — спохватился мосье Дюран, доставая из саквояжа небольшую лакированную шкатулку. Бережно взяв ее, господин Ли откинул боковую стенку: солнечный луч заиграл на золоченых корешках миниатюрных томиков Альфреда де Мюссе.
— Восхитительно, я так вам обязан, мосье Дюран.
— Что вы, что вы, для меня это не составило никакого труда. Я сразу же нашел то, что вы меня просили, именно в том магазине, который вы мне указали...
Маленькая хижина, затерявшаяся в неразберихе Шолона, китайского пригорода Сайгона. Свеча отбрасывала неровные блики на бамбуковые стены. Фонг и Хиен осторожно вырезали бритвой из миниатюрных томиков де Мюссе, которые привез ничего не подозревавший мосье Дюран, вклеенные туда марсельскими товарищами листки папиросной бумаги. Хиен смазал первый листок каким-то раствором. На бумаге проступили написанные бисером строки: «В. И. Ленин. «Детская болезнь «левизны» в коммунизме».
— Все четко, — удовлетворенно произнес Хиен.
...В дальнем углу сайгонского кладбища в заброшенном фамильном склепе всю ночь шла работа. Двое подпольщиков трудились уже вторые сутки. Один смазывал цинковый лист краской, другой укладывал его вместе с бумагой под пресс. Подпольная типография выполняла очередной заказ товарища Фонга.
— Ну, все, — с трудом разогнулся один из печатников, — теперь осталось сброшюровать. Дай-ка образец.
Второй подал розовую брошюрку. На обложке была изображена девушка с кеном (1 Вьетнамский музыкальный инструмент.) под плакучей ивой.
— «Стихи о любви», — печатник открыл первую страницу и с чувством прочел: — «Мы встретились на мосту, ветер сорвал с тебя платок».
Он перевернул страницу: дальше шел убористый шрифт — ленинская работа, полученная из Марселя.
...В последнее время Фонг стал почти физически ощущать, что за ним следят. Раза два, выходя из конторы, он замечал на противоположной стороне бульвара одного и того же человека, внимательно читавшего газету. Фонг проверял: брал рикшу, смотрел в зеркальце. Человек за ним не шел. Может быть, просто нервы? Но потом на рынке, в полумраке рыбного ряда мельком увидел странно знакомое лицо. Почему-то кольнула тревога. Кто этот человек? Где он его видел? И лишь на следующий день вспомнил: он встречался с ним на явке, проезжая через город Далат. Но ведь вся далатская группа арестована! Значит, этого выпустили. Надо уходить...
Его взяли на пустяке, придрались к якобы неправильно оформленным документам, хотя Фонг знал, что документы верные. Правда, прямых улик не было. В конторе при обыске компрометирующих материалов не нашли. Обладая феноменальной памятью, Ле Хонг Фонг держал в голове все адреса, списки, заучивал наизусть тексты коминтерновских и партийных резолюций. Значит, выдал далатский провокатор.
Потянулись длинные месяцы заключения. Пытки он переносил стойко, на допросах неизменно повторял одну и ту же легенду про коммерсанта Ли, по отношению к которому проявлена чудовищная несправедливость. Терзала мысль об оставшихся товарищах, о возможных провалах.
Провалы были. По тюремному телеграфу Фонг узнал, что по всему Вьетнаму идут массовые аресты коммунистов. Поражение Народного фронта во Франции немедленно отозвалось полицейским террором в Индокитае.
...Когда Фонга ввели в кабинет следователя, там стояла какая-то женщина. Она повернулась, и луч света упал на ее лицо. Кхай!
Он предвидел такую возможность, знал, что должен быть готов и к этой самой страшной для него пытке.
— Супруги так давно не виделись, что даже забыли друг друга? — вкрадчиво произнес следователь.
«Ее, наверно, тоже били. Она еле стоит».
— Разве вы не преподносили ей «красный шелк»? (Вьетнамский обычай, связанный с бракосочетанием.) — обратился следователь к Фонгу.