— Слушай, Генри, в ближайшие день-два мы умрем. — Он тяжко выдохнул воздух и надолго замолчал, — Тебе придется идти одному. Я больше двигаться не в состоянии.
— Что ты предлагаешь? Я же вижу, что ты уже принял какое-то решение. Давай, выкладывай...
— Нам необходимо поесть, — выдохнул Пирсен, и на глазах у него появились слезы. — Вот, — прошептал он и кивком головы указал на собаку, лежавшую в трех футах от него.
— Реш?! — вырвалось у Моррисона, и пес тотчас навострил уши, посмотрев в его сторону, — Исключено! Кто нас будет охранять ночью? Это безрассудно.
— Послушай! — Пирсен несколько придвинулся и горячо заговорил: — Послушай, Генри, Мы с тобой какие-никакие, а все-таки друзья детства. Ты всегда славился расчетливостью. Так вот, вникни в мое предложение и ты признаешь, что я прав. Сейчас на карту поставлено все. Когда мы поедим, нам не нужны будут никакие сторожа. Мы отобьем любую атаку и без пса. Будем спать по очереди. Ну?! Согласен? Что тут думать, черт подери, дело касается наших жизней!
У Моррисона внезапно пропало желание возражать. Перспектива — в ближайшие полчаса вцепиться зубами в горячий кусок мяса — была настолько соблазнительной, что в конце концов он согласился.
— Жаль, конечно, беднягу, но, по-видимому, иного выхода у нас действительно нет.
— Реш! — произнес Пирсен, стараясь, чтобы голос звучал естественно. — Поди ко мне.
Пес поднял голову и посмотрел на хозяина тоскливым взглядом. Он тоже был голоден, так же обессилен, как и люди, и потому предпочел бы лежать у огня. Хозяин, однако, настойчиво повторил свой приказ и для большей убедительности прихлопнул по бедру распухшей ладонью. Реш нехотя встал, и, вяло перебирая лапами, рухнул на снег возле Пирсена.
— Реш, хороший, — говорил Пирсен, гладя по свалявшейся и обледенелой шерсти. — Ты уж прости, дружище, прости нас...
Пес поднял голову, подставляя ее под ладонь человека. С благодарностью принимал он ласки. Потом он положил голову на бедро Пирсена и, тяжело выдохнув, прикрыл глаза. Пирсен, нагнувшись над собакой, левой рукой осторожно гладил ее затылок, а правой — медленно и незаметно тянулся к голенищу унта, откуда торчала костяная ручка охотничьего ножа. Оранжевой вспышкой блеснула сталь, отражая свет костра, и в следующую секунду Пирсен резко вскинул руку с ножом. Он ударил, с хрипом выдыхая воздух.
Ужасная боль исказила его лицо. Он вскрикнул, извергая проклятия, и с отчаянием увидел, как по накренившемуся снежному полю неестественно большими прыжками убегает собака, а вместе с ней и последняя надежда на спасение.
Моррисон поднял товарища и привалил его беспомощное тело к мешку. Пирсен вдруг перестал ощущать правую ногу, хотя из нее торчал охотничий нож, загнанный в живую плоть по самую рукоятку.
— Я сейчас, сейчас, — приговаривал Моррисон, выдергивая ремень из петель штанов и осознавая весь ужас случившегося. — У тебя сильное кровотечение, надо наложить жгут. Все будет замечательно, держись, парень.
С помощью ремня он наложил на ногу жгут, закрутил его обломком ветки и, когда кровотечение уменьшилось, — резким движением выдернул нож из раны.
Генри наложил на рану плотную повязку из того же обрывка нательного белья. Пирсен пришел в себя, закрыл раненую ногу подолом шубы и снова затих. Он больше не всхлипывал и не стонал, и весь его вид выражал полную обреченность.
Моррисон принял решение, на которое он бы не согласился, будь положение дел иным. Он открыл мешок, выбрал несколько крупных самородков и рассовал их по карманам. Этого должно было хватить, когда они доберутся до жилья, на покупку собак и прочего снаряжения. Остальное золото придется спрятать. Опасно встречаться с людьми, когда ты обессилен и не можешь постоять за свой мешок с золотом.
Моррисон завязал мешок и с немалым трудом отволок его в ближайший овражек, где стояла огромная сосна с изогнутым стволом.
Пирсен вздрогнул и открыл глаза, когда Моррисон подхватил его под мышки и положил на волокушу.
Метель закручивала снежные спирали, быстро заметая следы. Человек шел походкой заведенного механизма — без мыслей, эмоций, имея единственную цель: пройти как можно большее расстояние за светлое время суток. Он падал, подолгу лежал на снегу, потом поднимался и снова шел вперед: к людям, к теплу, еде. И все это время он упорно тащил за собой Пирсена. Волокуша, казалось, с каждым шагом становилась все тяжелее.
Наползали сумерки. Моррисону попалась удобная ложбина, непродуваемая ветром, и он решил остановиться на ночлег.
Волокушу, где лежал Пирсен, он подтянул ближе к огню и улегся рядом, пристроив под рукой заряженный последней обоймой винчестер.
Моррисон открыл глаза, почувствовав на себе чей-то взгляд. Его компаньон очнулся от забытья. Он разлепил ссохшиеся губы и прохрипел:
— Я был худшего о тебе мнения — прости. Вероятно, судил по себе. А ты... Ради друга ты отказался от богатства. Еще раз прости меня за плохие мысли. Ты благородный человек, Генри. Я был плохим человеком, оттого неудачи и преследовали меня. Так вот знай, что не я нашел жилу. Шесть лет я искал ее, проклятую, но она ускользала от меня. От неудачи я запил, остался без гроша и хотел уже махнуть из этих проклятых мест куда-нибудь в Калифорнию, но тут черная полоса в моей жизни неожиданно кончилась.
Незадолго до твоего прибытия в Кингтаун, в город вернулся Перри Аллен. Он-то и нашел эту сумасшедшую жилу на мысе Конди. Этот старый болтун раскололся, как гнилой орех. Я накачал его виски, а потом... убил. И забрал карту. Но я сидел на мели и не мог воспользоваться ей. Искать компаньонов среди местных стервятников я не решался. Как бы я объяснил им происхождение карты? Они же знали, что я неудачник, не вылезающий из кабака. Совершенно неожиданно в городе появился ты: друг детства, профан в старательском деле да еще с деньгами. Просто дар небес!
Пирсен судорожно проглотил сухой колючий комок, застрявший у него в горле, и закончил свою исповедь словами:
— Теперь-то я понимаю, что это было очередным испытанием судьбы, но я не изменился, и участь моя была решена. Судьба в очередной раз посмеялась надо мной.
— Не казни себя Том, все мы не без греха, — сказал Моррисон. — Если уж мы затеяли вечер исповеди, то мне тоже есть в чем покаяться. Не такой уж я благородный, каким бы мне хотелось быть. До истинного джентльмена мне, честно сказать, далековато. Деньги, что я привез с собой, были не мои. Я украл их у Спенсера — своего шефа. Разумеется, я пытался честным трудом скопить определенную сумму, чтобы уехать из Англии в Северо-Американские Штаты или в Канаду и там искать свое счастье. Но оказалось, что честным трудом заработать для открытия даже небольшого дела — невозможно.
— Как бы там ни было, но на душе у меня стало легче, — сказал Пирсен умиротворенно. — Мы исповедовались, теперь можно спать.
...Генри Моррисона толчком выбросило из полубредового забытья в не менее бредовую явь. Пирсен визжал на самой высокой ноте. Ночная атака была стремительной и страшной. Яркая луна яростно заливала все вокруг бело-голубым светом. Костер потух. Две серые тени с горящими зеленой злобой глазами пролетели в ярде от него, обдав запахом мокрой шерсти и смерти. Серое кольцо врагов молниеносно сжималось. Моррисон развернулся и послал несколько пуль веером. Кольцо нападавших волков рассыпалось, потянулись кровавые дорожки по снегу. Раздался вой, визг, злобное рычание.
Обороняясь, Генри имел неосторожность оставить слишком большое расстояние между собой и беспомощным компаньоном. И волки тут же воспользовались его ошибкой. Стая с яростным рычанием отсекла их друг от друга.
Моррисон открыл огонь по стае, и вскоре она серой волной откатилась за ближайший холм.
Наконец, все стихло. Луна по-прежнему ярко заливала поляну мертвенно-голубым светом, и в этом свете кровь, пролитая на снег, казалась черной. В середине самого большого пятна лежал небольшой кусок мяса — все, что осталось от Пирсена. Разум Моррисона уже не был подвластен ему. Он набросал веток в костер, раздул огонь, разрезал мясо на ломтики, нанизал их на шомпол и поместил над угольями.