Гортанное пение группы Дауда постепенно затихало по мере того, как мы пробирались сквозь упавшие каменные глыбы по неровной земле у основания пирамиды. Мы подошли к северо-восточному углу строения, и тут мой проводник остановился. Он протянул руку.
– Ситт, – начал он.
– Нет, – сказала я по-арабски. – Никакого бакшиша, пока ты не показал мне гробницу.
Он шагнул ко мне, сладко улыбаясь, будто застенчивая девушка.
Внезапно я услышала звук, похожий на резкий треск кнута. Затем последовал раскатистый грохот падающих камней, и дождь из обломков скалы и гальки обрушился на землю за моей спиной. Мой гид бросился наутёк. Я вряд ли могла винить его за это. С досадой подняв голову, я увидела круглое, встревоженное лицо, глядевшее на меня с вершины склона высотой примерно пятьдесят футов:
– Ach, Himmel, Frau Professor— verzeiben Sie, bitte![98] Я не заметил вас. Вы целы? Окоченели от страха?
Не прекращая говорить, он принялся спускаться по склону, размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, и вызвал ещё одну миниатюрную лавину.
– Ничуть, – ответила я. – Но вашей заслуги в этом нет, герр Шмидт. Какого ч... То есть – зачем вы стреляли? И ради всех святых, уберите револьвер, пока не проделали дыру в себе или во мне.
Покраснев, молодой человек засунул оружие в кобуру.
– Это была eine Gazelle[99] – то есть... Как вы это называете?
– Глупости. Это не могла быть газель: они – робкие существа, которые не рискнули бы так близко подобраться к людям. Вы пытались застрелить козла из бедной деревни, герр Шмидт. К счастью для вас, вы промахнулись. Лучший стрелок в мире не смог бы попасть в такую далёкую мишень из пистолета.
Моя лекция была прервана Эмерсоном, который бросился к нам, требуя ответить, кто стрелял, в кого и для чего. Моё объяснение ничуть не облегчило его беспокойство, вызванное нежной заботой. Обращаясь к немецкому коллеге, следовавшему за ним по пятам, он взорвался потоком обвинений.
– Sie haben recht, Herr Professor, – покорно пробормотал Шмидт. – Ich bin tin vollendetes Rindvieb.[100]
– Ты делаешь из мухи слона, Эмерсон, – сказала я. – Пуля даже рядом со мной не пролетела.
– Короче говоря, не причинили никакого вреда – ни помыслом, ни действием, – заключил профессор Эберфельт, выступив на защиту своего коллеги.
– За исключением того, что мой проводник испугался, – добавила я. – Давайте попытаемся найти его и успокоить. Он нашёл новую гробницу и собирался показать её мне.
Но ни гида, ни гробницы, о которой он говорил, мы так и не нашли, сколько ни искали.
– Может быть, он вернётся завтра, когда преодолеет свой страх, – сказала я в конце концов. – Он молод и, кажется, очень робок.
Наши посетители не задержались: их ждало зафрахтованное судно, так что они собирались вернуться в Каир сегодня же вечером. Наблюдая, как ослы исчезают в растущих тенях на востоке, Эмерсон по привычке задумчиво гладил подбородок.
– Я думаю, что мы здесь достаточно поработали, Пибоди, – произнёс он. – Поезд «Луксор-Каир» останавливается в Рикке по утрам. Едем?
Я не видела причин для отказа.
* * *
Первое, чем я занялась в отеле – попросила суфраги организовать мне чудесную горячую ванну. Пока я нежилась в ароматизированной воде, Эмерсон просматривал письма и сообщения, доставленные в наше отсутствие, и сообщал мне об их содержании с соответствующими комментариями:
– Пообедаем ли мы с леди Уоллингфорд и её дочерью? Нет, не намерены. Капитан и миссис Ричардсон с нетерпением ожидают удовольствия видеть нашу семью у себя на soiree[101]... И ждут напрасно. Мистер Винси надеется, что мы окажем ему честь отобедать с ним в четверг... Он не заслужил такой чести. Генеральный стряпчий[102]... Ага! Зерно пшеницы среди всей этой мякины! Письмо из Чалфонта[103].
– Открой, – отозвалась я. Звук рвущейся бумаги подсказал мне, что я немного опоздала со своим предложением.
Послание было своего рода семейным: начатое Эвелиной и дополненное другими. Записки от Эвелины и Уолтера были короткими – уверения, что с ними и с их подопечными всё в порядке. Отрывистое сообщение Нефрет вызвало у меня некоторое разочарование: оно выглядело, как исполнение обязанности, которая автору совсем не по душе. Я напомнила себе, что не следует ожидать большего. Отец учил её читать и писать по-английски, но у неё не было возможности практиковать это умение. Должно пройти немало времени, прежде чем она научится выражаться изящно и подробно.
98
Ach, Himmel, Frau Professor— verzeiben Sie, bitte! – Ах, чёрт, госпожа профессор! Ради Бога, простите меня!
100
Sie haben recht, Herr Professor… Ich bin tin vollendetes Rindvieb. – Вы совершенно правы, господин профессор… Я – непревзойдённая скотина
103
Чалфонт – поместье, перешедшее к Эвелине по наследству от деда. Противоречие: в первой книге указывалось, что титул деда – граф Элсмир. Чалфонтом его именуют, начиная с пятого романа. Тогда же появилось и название особняка и поместья – Чалфонт-Хаус.