— Слушай, отец, где ты живешь? — спросил старика грузин. Он, этот грузин, смотрел несколько высокомерно.
— На Севере, сынок, в глухой тайге, — ответил смиренно старик.
— А ты знаешь, что такое инжир? А?
— Понятия не имею, сынок.
Грузин приподнял брови и зацокал языком: цо-цо-цо!
— Ну, а миндаль пробовал?
— Нет.
— Да что ты говоришь!
Тот прищурил глаз, соображая, чем бы еще удивить.
— Слушай, отец, а мед видал?
Старик оживился.
— Медом ты меня не удивишь. Ты сам, брат, не видывал такого меда, какой бывает у нас. Реки можно залить, особливо во время взятка.
Грузин недоверчиво посмотрел на старика.
— Где берете?
— Кипрей дает.
— Кипрей? — переспросил он строго и вынул из внутреннего кармана записную книжку. — Кем он работает?
— Это трава такая медвяная… Случается, что лес выгорает, образуется чистое место, гари по-нашему. На этих гарях и поселяется кипрей — целые заросли! На много верст вокруг. Ну, стало быть, пчелы берут нектар с кипрейных цветков. А кипрей столько выделяет сахара, что пчелы не успевают его собирать.
— Ой, ой, ой! — качал головой грузин. — Безобразие!
Непонятно, в чем было «безобразие»: в том ли, что кипрей так щедро выделял нектар, или в том, что пчелы не успевали собирать его.
Рыбак сморщил лоб, а садовод задумчиво покрутил ус.
— Что же вы делаете, когда пчел нет?
— Что делаем, спрашиваешь? — Старик усмехнулся, с хитрецой прищурив глаз, смерил его недобрым взглядом. «Погоди, малина тебе в рот, ты думаешь, что я на Севере живу — так и питаюсь еловыми шишками и, кроме медведя, никогда никого не видел? Нас голыми руками не возьмешь».
Он торопливо почесал маленькую всклокоченную бородку.
— А вот что. Загоняем в кипрей табун лошадей с длинными хвостами. Хвосты волокутся по кипрею, смачиваются нектаром, потом выжимаем их. Три-четыре хвоста — бочка меда. — Дед широко раскрыл глаза и не мигая смотрел на соседа.
— Веришь? — спрашивал он рыбака. Тот пожал плечами.
— А ты? — обратился он к алма-атинскому садоводу.
— Да як тоби сказать?
Грузин громко хохотал, накручивая аккуратно подстриженные усики.
— Ой-ё, ох-хо-хо! Ловко нас разыграл. Ну, сибиряк!
Потом снова прищурил левый глаз, как будто уточнял: верить старику или не верить. И очень серьезно спросил:
— Слушай, отец! Почему в Казахстане не сеют такой кипрей? Хоть пчел там мало, зато есть где сеять и лошадей полно: тысячи хвостов для сбора меда. А?
И опять захохотал громко, заразительно. А старик скромно сказал:
— Вот ведь как бывает в жизни. У одного кета по сажени, у другого яблоки крупнее арбузов, а у нас конскими хвостами мед собирают. И ничего, не хвастаем.
ЧУДЕСА
С утра я бродил по полям и перелескам, выбирал новое место для пасеки. Дело это не простое: надо, чтобы и медоносы были рядом, и вода, и лесок, ограждающий пасеку от северо-западных ветров, и хотя бы мало-мальская подъездная дорога. Наконец, мне приглянулась одна очень веселая поляна на заветренной стороне березового колка. Я назвал ее Солнечной Поляной. Тут же я обнаружил старый колодец. Он оброс лозняком и хорошо сохранился. Это для меня было целое открытие. Я сел у дороги отдохнуть. Тихо вокруг. Слабый ветерок лениво покачивал травы, стрекотали кузнечики, где-то кричала иволга: чиво-чиво-чиво! Небо было голубое и глубокое. Где-то плавали белые мягкие облака. Они на глазах пухли, принимая причудливые формы: то превращались в зверей с раскрытыми пастями, то — в огромных птиц.
Я смотрел на облака и думал о том, что в прошлом году в хозяйстве затянулись осенние работы и даже не успели под зиму посеять фацелию. Посеяли ее только весной, и для пчел сейчас наступила трудная безвзяточная пора. Им негде собрать нектар. Уже давно отцвела медуница, поблекли на ивах золотые сережки, и только за селом на лужайках цветут одуванчики. Надо быстрее перевозить пасеку сюда, на новое место.
Каждый день я пересекал вдоль и поперек фацелиевое поле и присматривался к кудрявым растениям: не появились ли сине-фиолетовые цветки. Нет. Фацелия не торопилась, ждала своей поры. А мне не терпелось… Но, кажется, уже недолго ждать.
Из-за леса показался человек на велосипеде. Он ехал тихо, посматривая на лес и поля. Это был Тимофей Емельянович Небогатов, колхозный кузнец.
Ему давно перевалило за шестьдесят. Пора бы и на отдых, но он не собирался расставаться с кузницей.
Тимофей Емельянович, высокий, сухощавый старик, положил велосипед на бровку дороги и сел рядом со мной.