Я начал заносить ульи в омшаник: тепла не жди.
КОЛДУН
Почта стоит около городского сада. Двухэтажная, деревянная, обшитая тесом и выкрашенная лет двадцать назад в зеленый цвет. Облезла. Рано утром Петька Ухалов пришел на почту с чемоданчиком в руках и спросил в круглое окошечко:
— Из Светлого никого нет?
— Есть, — отозвалась девушка. — Тетя Дуся, вас спрашивают.
— Кто там? Пусть ждет. Не к спеху, поди, — послышался за внутренней перегородкой грудной женский голос.
Девушка в окошке улыбнулась и тихо сказала:
— Не смущайтесь: она добрая. Подождите.
Юноша в ожидании тети Дуси, которая должна была захватить его с собой, вышел на улицу и присел на покосившуюся ограду палисадника. Припекало солнце, на карнизе надоедливо чирикали воробьи, дремотно шелестели клены над головой. Петька чуть-чуть грустил. Было жалко покидать родной городок, мать-старушку и девушку, с которой недавно познакомился. Встретились они в сквере около кинотеатра. Она училась где-то в медицинском училище и приехала сюда на практику. Таня — так звали медичку — спросила у Петьки, не знает ли он, где можно устроиться на квартиру. Петька посмотрел на нее, подумал и сказал, что знает. На днях он уезжает в деревню, а мать остается одна. Места хватит (две комнаты), и мамаше было бы веселее, если бы девушка согласилась жить у нее.
В кино они сидели на разных рядах. Она — впереди него, рядом с бойким разговорчивым парнем, который, пока не погасили свет, шептал ей что-то на ухо. Тане, как заметил Петька, очевидно, это нравилось, потому что она все время поправляла прическу и мило улыбалась.
Петька боялся, что она теперь откажется от квартиры и пойдет гулять с этим самоуверенным парнем. Но как только окончился сеанс, Таня поднялась, нашла глазами Петьку, помахала ему рукой. И они вдвоем отправились домой. Было светло на душе. Ему казалось, что он уже давно знаком с Таней. Мать встретила их приветливо, чуть-чуть загадочно улыбалась, приласкала девушку, напоила чаем и оставила ночевать в своей комнате. А назавтра они съездили на вокзал за ее вещами.
Таня утром убегала на работу, а Петька занимался своими делами и неотступно думал о ней, ждал ее. Потом они уходили в кино и возвращались поздно, голодные и счастливые.
Петькина кровать стояла в кладовке. Он засыпал поздно и с тревогой думал, что вот скоро настанет тот день, когда уедет в деревню и, может, больше никогда не увидит Таню. А ехать надо.
Он робел перед своим будущим. Он делал первый шаг в большую, как море, и очевидно, сложную и замысловатую, как математическая задача, жизнь.
Пока все до этого дня было удивительно просто и понятно, если не считать ничтожных огорчений. Раньше он не знал настоящих забот, не думал о завтрашнем дне. А теперь сам должен решать, как поступать в том или ином случае. Он вспоминал слова матери, которая сравнивала жизнь с темным лесом. Через него надо пройти. Ну что ж? Он готов на все.
Где-то в душе теплилась вера в свои силы. А в случае чего — люди помогут.
…Вскоре в почтовых воротах показалась пожилая полная женщина и, засунув руки в карманы пиджака мужского покроя, сердито спросила:
— Ты, что ль, в Светлое собрался? Пошли!
«Ничего себе: добрая», — подумал Ухалов, поднялся и торопливо последовал за ней. Его поразили полные богатырские плечи женщины.
В коробе ходка стояли четыре фляги. В них тетя Дуся каждый день привозила в детский сад молоко, а на обратном пути забирала почту.
— Садись в короб. Я здесь, на передок. Садись, садись! — приказала она.
В дороге Петька припомнил, что он слышал об этой женщине. Двадцать пять лет она возит почту. Однажды, в войну, к ней напросился «пассажир». В пути он столкнул ее с телеги и хотел угнать почту. Тетя Дуся успела ухватиться сзади за колесо и остановила лошадь. Грабителя связала и доставила в милицию.
Каждый день она обычно везет с собой, кроме фляг и старой кожаной почтовой сумки, еще каких-нибудь попутчиков. Их берет «для веселья», хотя разговаривает с ними мало.
И на этот раз ехали молча. Ходок подпрыгивал на ухабах, лошадь, загребая широкими необрезанными копытами землю, вздымала пыль, однообразно позвенькивали фляги. Тетя Дуся понукала ленивую лошадь и что-то напевала себе под нос. А Петька сидел, прижавшись спиной к флягам, и с любопытством смотрел на редкие кучевые облака. Его длинные ноги не вмещались в коробе, и он свесил их за «борта»: одну на правую, другую на левую стороны, не замечая неудобства.