— Все?
— Да. А что еще?
— Так, так, — недовольно покачал головой Трифон Никитович. — Ответ доподлинно школьный. А ты подумай. Я тебя не тороплю.
Оба встали.
— Ну? — крякнул дед и, открыв дымарь, заложил в него новую порцию гнилушек. — Надумал? Не можешь, значит? А мудреными словами разбрасываешься! Теперь послушай меня. Корова или другая там скотина не добывает себе на зиму корм. А пчелы добывают, делают запасы. Человек это давненько заприметил и разумно пользуется излишками меда. Иначе пчелы и не интересовали бы нас. А ты говоришь: у одной крылья, у другой рога… Сути не постиг. Ну, ладно, побудь здесь минутку.
Пасечник бодрой походкой пошел к домику.
«Умный старик. Поработать бы с ним лето, — мелькнуло в Петькиной голове. — За свою жизнь, наверно, много перевидел и передумал. Перенять бы все это у него. Вот здорово!»
Трифон Никитович вернулся с белой эмалированной миской, наполненной янтарной густой душистой жидкостью.
— Отведай. Свеженький, только что накачал перед твоим приходом.
У Пети расширились ноздри от густого медового запаха. Он взял деревянную ложку с затейливыми цветками, зачерпнул.
— Не капай! — добродушно заметил пчеловод. — Не жалко, но надо ценить труд пчелок.
Петька покраснел.
— Нечаянно, извините…
— Поработаешь со мной, к порядку приноровишься. Мед-то с каких цветов пробуешь?
— С ивы.
— Верно. Нынче ива — просто диво. На редкость богатый взяток. И семьи сильные. Да. Так ты думаешь, в чем сила пчел?
— В крыльях.
— Опять не то. Ну, зачем торопишься? — Старик досадно сморщил лоб. — Молод, горяч больно. В коллективе их сила! Одна пчела не особенно интересна, живет недолго и силенок у ней маловато. А вот когда их тысячи и все трудятся одним скопищем, слаженно, вот они и показывают свою силищу. Эту силищу человек тоже сумел заприметить и оценить. Вот и нам с тобой с первого шага надо идти не врозь, а в согласии, спаренно. Тогда толк будет. Понял?
Трифон Никитович поднял голову и ласково взглянул на Петю. Из-под лохматых бровей смотрели голубые, как у ребенка, глаза.
Они пожали друг другу руки.
Допоздна Петька работал с Трифоном Никитовичем на пасеке, а перед сном думал о том, что завтра же напишет письмо Тане, расскажет ей о тете Дусе, о председателе, о старом пчеловоде и попросит ее приехать в выходной день к нему в деревню. Он угостит ее майским медом, он познакомит ее с Трифоном Никитовичем. «Старикан-то ничего… башковитый».
Я видел коренастый дуб, выросший среди чистого поля. Он все испытал на своем веку: солнечный зной, горячий суховей, лютую стужу. И когда налетали шальные ураганы, он подставлял им свою кудрявую голову и, казалось, смеялся: не сломить! Таков был и Трифон Никитович.
Кое-кто из жителей Светлого в шутку, а может быть, и всерьез называет его колдуном. Колдун — в том смысле, что он может предвидеть по каким-то особым признакам и безошибочно предугадать изменения погоды, новые события в деревенской жизни и по-особому глубоко понять душевное состояние человека. К нему идут в трудные минуты за советом. Он умеет помочь. С ним всегда хорошо и покойно, ему можно открыть душу, поведать тайну.
Я давно не встречался с Трифоном Никитовичем и однажды, проезжая через Светлое, решил навестить его. Он сидел на завалинке в валенках. Это в июле! Осунулся, поседел.
— Морозит. Кровь отказывается греть, — пожаловался старик. — Хана!
— А где же хозяйка — Татьяна Федоровна?
— Нету. Похоронил. Теперь внучка со мной. Зоя. Помнишь?
Да, я все помнил. Жалко было Татьяну Федоровну, добрую, милую старушку. Мы посидели, покурили, погоревали.
— Кто же на пасеке?
— Мой помощник. Новый паренек, Петя Ухалов.
И он рассказал о нем.
— Сходи познакомься. Может, потом и я приплетусь как-нибудь.
И я пошел прямо на силосную башню. Там за нею — пасека. Когда-то в районе было много силосных башен. Теперь, кажется, осталась только одна — в Светлом. Далеко ее видно, за десяток километров. Тот, кто ходит в лес за грибами, за вишней или клубникой, всегда, возвращаясь домой, отыскивает глазами башню. Она стоит на окраине деревни, поблескивая своей металлической обшивкой, как маяк в море.
Летом ближние пустыри зарастают крапивой, бурьяном и лебедой, и колхозники выкашивают эти сорняки и пропускают через силосорезку с высокой трубой из белой жести. По ней измельченная трава выбрасывается в емкую утробу башни.
Ежегодно на первую закладку силоса все (старики и молодежь) идут как на какое-то торжество. Трудятся с азартом, не скупясь на шутки и смех.