– Не представляю, – чистосердечно ответил Леон. – Но, должно быть, неприятно.
– А когда она сказала тогда за столом, при всех, что я питаю страсть к сломанным вещам – к больному ворону, к лютне с порванной струной! Странно, что она не добавила что-то вроде: «И муж у тебя будет такой же – ведь ты любишь жалеть убогих!»
– Она так не думает, я уверен, – возразила Леон. – Она не хотела обидеть вас, говоря о сломанных вещах.
– Не хотела, – кивнула Эжени. – Но обидела, – в её голосе звучала вся скопившаяся за долгое время боль, а иголка в руках яростно протыкала ткань. – Она искренне думает, что добра ко мне, и не видит ничего плохого в своих словах, а пытаться открыть ей глаза – получить новые булавочные уколы. А отец всегда встаёт на сторону Инессы – странно, что вчера он был на моей стороне... Хотя это, наверное, из-за нелюбви к Бертрану, – подумав, добавила Эжени. – Маме хватало любви на нас обеих, оставалось и отцу, ему же хватает любви только на Инессу, меня он по большей части просто не замечает. Простите, – внезапно она оторвалась от шитья и подняла глаза на Леона, – я веду себя ужасно некрасиво, жалуясь вам. Вы вправе меня упрекнуть. У меня хоть какой-то отец есть, а вы росли без отца...
– Откуда вы знаете? – насторожился Леон, уже догадываясь, каким будет ответ.
– Анжелика рассказала.
– Надо же, разболтала, – усмехнулся он. – Она вам поведала всю историю наших похождений?
– Да, – кивнула Эжени. – Правда, некоторые вещи в ней настолько невероятны, что я до сих пор не могу в них поверить. Не подумайте, что я обвиняю вашу сестру во лжи, но воскрешение отцов-мушкетёров это... это...
– Именно то, во что сложно поверить. Понимаю – я сам до конца не могу поверить в случившееся. У вас бывало такое, что всё складывается настолько хорошо, что вам не верится, что это не сон?
– Бывало. Но чаще бывало другое – всё настолько плохо, что хочется думать, что это лишь страшный сон, но он оказывается явью. Как тогда, когда умерла мама...
– Да-да, – пробормотал Леон. Свою мать он едва помнил, поэтому не мог принести Эжени соболезнования, но вместо этого мог сделать кое-что другое.
– Почему Инесса считает вас не такой красивой, как она? – негромко спросил он. – И почему вы в это верите?
– Не знаю, – Эжени пожала плечами, продолжая выводить аккуратные мелкие стежки. – Всю жизнь, сколько я себя помню, ей восхищались больше – она ярче, она умеет улыбаться и охотно идёт навстречу людям, а я пряталась от них до тех пор, пока не поняла, что моё время прошло. Кроме того, меня всегда учили, что девушку украшает скромность, девушке не пристало гордиться собой.
– А Инессу?
– Инессу тоже, но она никого не слушала. Все лучшие женихи сватались к ней, а мне отец предлагал только стариков, охотящихся за богатством, – с отвращением произнесла она. – Теперь мне кажется, что во мне есть какой-то изъян, из-за которого никто не смотрит на меня, не говорит со мной. Суеверные люди назвали бы это проклятием.
– Это неправда, – Леон присел на подоконник рядом с креслом, не обращая внимания на недовольное карканье Корнеля. – Вы ничем не хуже вашей сестры, может, даже умнее её – ведь это она, а не вы, помчалась сломя голову через лес, зная, что там Зверь.
– И её спас Бертран, – грустно сказала Эжени. – Если бы там оказалась я, меня бы никто не спас – не с моим везением.
– Вы неправы, – мягко проговорил Леон, не отрывая взгляда от её рыжеватых волос, блестевших в пламени свечи. – Знаете, я солдат и не особо смыслю в том, что говорят дамам, но всё же попробую. Вы тоже красивы, хоть и иной красотой, нежели Инесса, вы умны и чутки, вы сумели подружиться с Анжеликой, а у неё чутьё на хороших людей. Анри и Жаклин уважают ваш ум, Рауль благодарен вам за воссоединение с Анжеликой, мне нравится ваша улыбка... Вы плачете?
– Немного, – Эжени подняла голову – в глазах у неё и правда блестели слёзы. – Леон, я и не думала, что вы можете найти такие хорошие слова утешения. Спасибо вам.
– Это не утешение – я говорю то, что думаю.
– Теперь я чувствую себя так, будто напросилась на комплимент. Простите за то, что я стала изливать вам свои тревоги, вы не обязаны это слушать...
– Я рад, если вам стало легче от того, что вы выговорились. Эжени, вы мне и правда нравитесь...