– Это было интересно? – Я в этом ни черта не понимаю, Эм. Как я могу судить о поэзии? Но это было забавно. Не смешно, а именно забавно. Некоторые из них были очень грустными, а некоторые…
– Горькими, – подсказал я.
– Это именно то слово, которое я искала. Спасибо, Эд. Стихи о смерти. Правда, это не совсем стихи – в них нет рифмы. Ты хочешь их прочесть, Эм?
– Они все еще здесь? Разве полиция не забрала его вещи?
– Нет, все лежит в большом чемодане на чердаке. Когда приехал тот полицейский из Индианы, он пересмотрел все его вещи, но сказал, что не нашел ничего, что смогло бы помочь следствию. Он велел мне сложить все вещи и хранить на тот случай, если полиции они опять понадобятся. Но никто больше не пришел.
– Фло, ты разрешишь мне порыться в его чемодане?
– Конечно, Эм, пожалуйста: На чердаке есть свет. Сама я не собираюсь лезть туда с вами, но дам вам ключи. Ты не ошибешься: дверь на чердак находится на третьем этаже как раз напротив лестницы. У чемодана с вещами Лона сломан замок. Он стоит у входа.
– Это просто замечательно, Фло! Может быть, мы будем рыться в этом чемодане довольно долго. Иди спать! Когда мы закончим, я просуну тебе ключ под дверь.
– Значит, я не увижу тебя, Эм?
– Я зайду завтра. Я пробуду в городе до полудня. Еще одна просьба: у тебя есть старые номера «Билборда»?
– Да, некоторые сохранились. Я еще не успела выбросить номера за последние два-три месяца. А зачем они тебе понадобились?
– Лон читал «Билборд»?
– Нет. Я же тебе говорила, что он и слышать не хотел о цирке и шоу-бизнесе. Он не поддерживал знакомства ни с кем из этого круга…
– Я все понял. И тем не менее мне хотелось бы заглянуть в эти старые номера. Я возьму их с собой на чердак и оставлю их там.
– Возьми, если хочешь. Оставь мне только номер за эту неделю, я еще не успела его прочитать.
Она встала с кресла и подошла к шкафу. В шкафу нашлось около дюжины номеров «Билборда». Положив их на стол, миссис Червински сказала:
– Боюсь, это все, чем я могу вам помочь; Подождите минутку! В бутылке еще остался джин. Давайте-ка выпьем на прощанье!
Я попытался отказаться, но она взяла мой стакан и наполнила его почти до краев.
– Не ломайся, Эд. Это только второй твой стакан. Послушай, Эм, ты помнишь ту забегаловку в Бридж-порте?
И все понеслось сначала. Посыпались воспоминания, но на этот раз их хватило ненадолго. Минут через пятнадцать миссис Червински отпустила нас с миром. Я захватил ключ и стопку «Билборда», и мы пошли на чердак.
Чемодан действительно стоял у самого входа. Когда мы подняли крышку, то обнаружилось, что там сложены только носильные вещи. Сверху лежали два костюма: один из них был новым и хорошо отглаженным, а второй – видимо служивший для работы – помятым и поношенным. Дядя Эм нашел старые газеты и расстелил их на полу.
– Раскладывай веши в том порядке, в каком мы будем их доставать, – приказал дядя Эм. – Потом сложим их обратно.
– Хорошо, – сказал я. – А что мы будем искать?
– Откуда я знаю! Может, наткнемся на что-нибудь интересное. Вейс уже осматривал вещи до нас и ничего не нашел. Мы должны представить себе общую картину – ты понимаешь, что я Имею в виду? Ну, начали!
Я прекрасно его понял. Вопросы, которые он задавал миссис Червински, не помогли нам установить связь между ярмаркой Хобарта и Лоном Стаффолдом. Мы не узнали ничего нового об убийстве. Но карлик предстал перед нами как человеческое существо, а не как абстракция. Маленькое сморщенное личико на фоне примятой травы перестало быть просто фотографией убитого. Карлик стал мужчиной. Его мужским мыслям было тесно в крохотном тельце, и это его дьявольски ожесточило. Дух требовал простора. И он лелеял свою горечь, избегая живых людей и погружаясь в вымышленный мир книг и кино. Мне пришло в голову, что познакомиться с ним было бы весьма интересно. Если бы он был жив, я бы попытался побороть его сопротивление. Он был значительной личностью, а в его маленькой головке помещался сильный мозг. Но теперь было слишком поздно. Этот человек погиб. От него осталось только содержимое этого чемодана. А его крохотное тело, доставлявшее ему столько мук, покоилось в общей могиле на кладбище в Эвансвилле. Дядя Эм взял один из костюмов и стал рыться в карманах. Я взял второй, поношенный, и сделал то лее самое. В карманах ничего не оказалось, кроме сломанной зубочистки. Я прощупал подкладку и, прежде чем положить костюм на газету, взглянул на этикетку.
– Она права, он действительно жил в Толедо, – сказал я.
На костюме была этикетка от портного из Толедо.
– А этот костюм сшит в Цинциннати; он его заказал у какого-то из здешних портных.
Мы тщательно разложили вещи на расстеленных газетах. Зачем мы это делали? Ведь он никогда не будет их носить. Через год-другой миссис Червински, возможно, бросит эти ненужные тряпки в огонь.
Под костюмами в чемодане лежали, маленькие рубашки и детские носки – эти вещи он мог не заказывать, а просто купить в магазине. Затем мы вынули крохотное пальто и крохотный плащ. Внизу лежало нижнее белье размером на шестилетнего ребенка. Наконец мы добрались до самого дна чемодана. С одной стороны находилась древнейшая пишущая машинка «Корона» с тремя рядами клавиш, а с другой – непочатая пачка писчей бумаги. Несколько отдельных листков лежали сверху.
Я вынул машинку, осмотрел ее и положил рядом с чемоданом. Она была без футляра. Чувствовалось, что ею пользовались довольно часто. В это время дядя Эм изучал пачку бумаги. Эту пачку никто ие вскрывал; бумажный ободок не был надорван.
– Здесь нет книг, кроме этого словаря, – сказал я. – Судя по словам хозяйки, он любил читать. У него должно было быть много книг.
– Необязательно. Есть люди, которые много читают, но не любят иметь книги дома. Обычно это те, кто путешествует или часто переезжает с места на место. Книги много весят и становятся обузой. Я думаю, Лон был из таких людей. Он предпочитал брать книги в библиотеке.
Сначала я отложил словарь в сторону, но потом опять взял и начал листать. Мне хотелось найти пометки или закладки. Словарь был невелик, но я листал его довольно долго. Хорошо, что в чемодане не было других книг – иначе мне пришлось бы потратить на поиски всю ночь.
Дядя Эм взялся за разрозненные листки, лежавшие на пачке бумаги. Я взглянул в его сторону и увидел, – что на листках напечатан текст, состоящий из строчек разной длины. Я понял, что это стихи.
– Писем нет, малыш. Он действительно ни с кем не переписывался.
Я вернулся к словарю, а дядя Эм начал вчитываться в текст, напечатанный на листках.
В словаре я ничего не нашел, отбросил его в сторону и занялся чемоданом, который теперь опустел. Это был самый обыкновенный чемодан – без двойного дна и потайных отделений.
Покончив с чемоданом, я взглянул на дядю Эма. Он все еще читал, но его лицо приобрело странное выражение.
– Эд, сложи, пожалуйста, вещи обратно в чемодан. А этим мы займемся отдельно.
– Там только стихи или что-нибудь еще?
– Только стихи… Очень хорошие стихи. Я начал складывать вещи в чемодан.
– Ты действительно считаешь, что он был талантлив? – спросил я.
– Не знаю. Я в этом плохо разбираюсь: я не поэт. Это нельзя назвать высокой поэзией. Но некоторые из этих стихов написаны гораздо лучше, чем можно было ожидать. Прочти-ка!
И он протянул мне один листок.
Сухие листья отчаяния
Тихо опадают,
Покрывая мои ноги и корни деревьев.
Холодное дыхание уносит их:
Они тихо шелестят
Подобно нежному голосу лютни,
Которая поет о несбыточном,
Встречая бледную зарю.
Я дважды перечитал стихи.
– Но ведь это ни о чем Не говорит. Это всего лишь слова.
– Конечно, это всего лишь слова. А что ты надеялся найти там, кроме слов?
– Возможно, это выше моего понимания. Я не вижу здесь ничего особенного. Что это за «нежный голос лютни»? И о каком «несбыточном» идет речь?