«Возьми его голову. Одним вампиром будет меньше» – вилось в ее голове.
– Как тебя зовут?
Правильная, четкая речь, как у аристократа, знакомый акцент – возможно, эстонский. Эстония граничила с Россией, и тамошние жители считались северными родственниками русских, но разница в языке была, и она ее уловила. Интересно, почему он так далеко забрался?
Кэдрин склонила голову набок.
– Зачем тебе?
– Хочу знать имя женщины, которая освободит меня.
Он стремился умереть. После того что ей пришлось вытерпеть от его сородичей, меньше всего Кэдрин хотелось делать ему одолжение, в чем бы оно ни выражалось.
Думаешь, я нанесу тебе смертельный удар?
– А разве нет?
Уголки его губ слегка приподнялись, но улыбка вышла невеселой.
Она снова сжала рукоять меча. Она ударит, разумеется, ударит. Убийство – вот смысл ее жизни. Пусть его глаза не налиты кровью – все равно. Когда-нибудь ему придется ее попробовать.
С ними всегда так.
Он обошел огромную стопку книг – по комнате были разбросаны сотни томов с заголовками на разных языках – и привалился спиной к осыпающейся стене. Похоже, он не собирался спасать свою шкуру.
– Прежде чем ты нанесешь удар, поговори со мной еще. У тебя очень красивый голос, он очень тебе подходит.
Кэдрин вдруг почувствовала, как горят ее щеки.
– Ты… с кем? – Она замолкла, а он закрыл глаза, словно слушать ее казалось ему величайшим благом. – Ты заодно со стойкими?
Ему пришлось открыть глаза. Теперь они пылали злостью.
– Я ни с кем, а уж с этими и подавно.
– Но ты когда-то был человеком, разве нет?
Стойкими называли армию, или, скорее, орден, обращенных людей. Они отказывались пить кровь прямо из тела, отрицая в себе «жажду крови». Так они балансировали на грани, чтобы не обратиться в одержимых вампиров Орды. Впрочем, валькирии полагали, что шансов удержаться от падения у них немного.
– Да, но мне они неинтересны. А ты? Ты ведь тоже не человек, правда?
Кэдрин не стала отвечать.
– Почему ты засел в этой крепости? Жители деревни тебя боятся.
– Это владение досталось мне после победы в бою, поэтому и живу здесь. А им я не чинил никакого вреда. – Отвернувшись, он пробормотал: – Сожалею, что напугал их.
С ним нужно покончить, и поскорее. Через три дня Кэдрин предстояло состязание за талисман – версия «Восхитительных гонок», которую практиковали бессмертные. Игра была для нее такой же страстью, как и охота на вампиров. Нужно было заказать транспорт, сделать припасы…
– Мне говорили, ты живешь здесь один, – сказала она.
Он посмотрел ей в лицо и резко кивнул. Кэдрин почувствовала, что он смущен, словно отсутствие семьи в его глазах было неким изъяном.
– И как долго?
Он пожал плечами и беззаботным тоном ответил:
– Несколько веков.
Прожить все это время в одиночестве?
– Люди из деревни послали за мной, – продолжала она, ощущая потребность объясниться. Обитатели затерянной в глуши деревушки принадлежали к миру Закона – это было племя бессмертных легендарных существ, о существовании которых люди и не подозревали. Многие из них все еще поклонялись валькириям и приносили им жертвы. Но не это заставило Кэдрин проделать такой долгий путь.
Ее привлекла возможность убить еще одного вампира, пусть даже единственного в этом краю.
– Они умоляли уничтожить тебя.
– Окажи милость. Я жду.
– Почему же ты не убил себя сам, если ищешь смерти? – спросила Кэдрин.
– Это… сложно, но ты избавишь меня от такой участи. Знаю, ты искусная воительница.
– Откуда тебе знать?
Он кивнул на ее меч:
– Когда-то я тоже воевал. Твое оружие говорит само за себя.
Меч – единственное, чем Кэдрин гордилась, и ни за что не согласилась бы с ним расстаться. А вампир заметил его совершенство.
Он шагнул к ней и почти прошептал:
– Рази своим мечом, загадочное существо. Знай, убить такого, как я, – благо. Не стоит тянуть.
Как будто она боится душевных мук! Еще чего. Да это и невозможно. У нее не осталось души. Никаких чувств, никаких страстей. После трагедии она молила о забвении, чтобы утихло горе, ушло чувство вины.
Какая-то таинственная сила услышала ее мольбы и испепелила ей сердце. Теперь Кэдрин не ведала мук горя, не испытывала страсти или гнева, не чувствовала и радости. Ничто не мешало ей выполнять свою миссию.
Она превратилась в совершенную машину для убийства. Так продолжалось тысячу лет, половину ее бесконечной жизни.