Он аккуратно, стараясь не намочить в пролитом на стол пиве, разложил свернутые в трубки рукописи перед каждым из собеседников. И каждый поступил до уныния одинаково глупо: взял трубочку и заглянул в нее одним глазом. Будто хотел увидеть: что это там за талант такой неожиданный спрятался, не машет ли приветственно ручкой смотрящему?.. Никто ничем не махал.
— А что вы имеете в виду под Большой Игрой? — спросил Саутгемптон. — Если есть действительно талантливая пьеса, если автор не собирается ограничиваться сочинением только ее одной — зачем Игра? Все пойдет само собой: спектакли, успех, книги, любовь власти и народа…
— Отвечу, — сказал Монферье. — Только сначала ответьте вы, Генри. О каких письмах вы только что говорили?
— Неужели не слышали? Странно, — удивился Саутгемптон. — Мне казалось, Марло всем сообщил… Дело в том, что вчера поутру наши четыре мэтра… ну, вы поняли, о ком я: Марло, Кид, Нэш и Лили… получили по письму. Вероятно, абсолютно идентичные письма и все — анонимные. Неведомый автор, не взявший для приличия даже простенького псевдонима, сообщает всем четверым, что у них появился некий конкурент, мнящий себя куда более гениальным, нежели все адресаты вместе взятые…
(Смотритель тут же отметил, что молва в этом городе, как всегда и везде, быстронога и лжива: о «вместе взятых» в письмах ни слова не было)…
и, главное, он назвал себя Потрясающим Копьем, что очень созвучно фамилии вашего приятеля Уилла, Франсуа, которого вы прошлый раз определили в гении. Случайно ли так совпало, дорогой граф?
— Абсолютно! — быстро сказал Смотритель-Монферье. — Уж не думаете ли вы, господа, что это я сочинил письма нашим замечательным мэтрам?
— Конечно, нет! — вразнобой и хором заверили его все.
Может, слова заверения были и иными — различными, но в хоре Смотрителю услышался именно такой смысл. Ситуация походила на древнюю анекдотическую — про то, что «джентльмены в карты играют только честно, их слово дороже золота»…
Смотритель на нее и рассчитывал.
— Значит, кто-то еще — знает, — выделил голосом.
— Шекспир?
— Вряд ли. Да какая разница — кто? Мэтры перепугались?
— Пока возмущены. Хотя испуг, не исключаю, тоже есть.
— Ловите момент, Генри! Кто-то просто заставляет нас взять все в свои руки. Говорит: берите, плод созрел. А мы сидим и лениво взвешиваем: стоит — не стоит. Опередят же — жалеть станем… Но мне был задан вопрос, вернее — два: что я имею в виду под Большой Игрой и зачем она нужна вообще?.. Господа, не убиваем ли мы себя крепкими напитками? Ведь я уже отвечал вам — зачем Игра. Но, если запамятовали, повторю… Оглянитесь назад, в Историю мирового искусства. Есть там гении? Конечно, есть! И немало. Но кому интересны они — вне их творчества? Да никому! Потому что жизнь гения — это всего лишь обычная человеческая жизнь, ибо гений он — лишь в своих пьесах, в музыке, в стихах, в ученых трудах, в чем-то еще, не важно. А в обычной жизни он, быть может, сварлив и склочен, уныл и зануден, нечист телесно или на руку… Короче — человек он, и этим все сказано! Ну узнаем мы, кто написал «Укрощение строптивой» — что с того? Удовлетворим секундное любопытство и испортим себе грядущее удовольствие. Да хоть любой из нас написал бы — чем мы будем интересны потомкам? Мы лично, повторяю, а не наши творения? Ничем! Да гениальное творение заслонит в Истории любую жизнь, если только… — граф поднял горе указательный палец, — если только она сама не есть столь же гениальное творение. Иначе — тайна. Миф. Призрак театра, как точно выразился Фрэнсис. Поэтому, если мы хотим, чтобы творчество Потрясающего Копьем… хорошее, кстати, имя, и Шекспир будет более чем уместен в Игре… если мы хотим, чтобы его творчество вызывало интерес у современников и у потомков не просто самим собой, своей гениальностью, но и тайной авторства — или гения, как хотите! — автор должен стать призраком.