Хайретдинов, стоя на четвереньках, свесился за край площадки и негромко позвал в темноту:
- Бузруков!
- Я. – Отозвался Бузруков чуть ли не в самое лицо прапорщика.
- Так какого хрена?! – Прапор протянул вниз руку. – Держи! Залазь давай. Остальные где?
- Там. – Выдохнул Бузруков и повалился плашмя на траву.
- Сам знаю, что не здесь. – Хайретдинов снова свесился головой за край площадки. – Мампель! Бурилов!
Какое-то время послушал темноту, повернув голову правым ухом к спуску. Убедился, что в ответ – тишина, снова негромко прокричал вниз по склону:
- Мампель! Мампель, мать твою, еврея хитрожопого, козлина драная! Ну, ты ж, с-с-с-сука, у меня утром придёшь! Расстреляю и скажу, что при попытке перейти на сторону врага!
Хайретдинов отодвинулся от края площадки. В сердцах отшвырнул погасший в руке окурок. Немного посидел, перевёл дух, затем взялся за свои непосредственные командирские обязанности. Разделил ночное время на смены, назначил, кто с кем будет дежурить тройками. Определил пост на возвышавшейся над площадкой скале.
- Часовым сидеть там. – Прапор указал рукой на площадку. – И учтите, если кто проспит, и мне яйца отрежут, то лучше на глаза потом не попадайтесь. Потому что запасных у меня нету.
В темноте кто-то заржал.
- Отставить смехуёчки! – Подал команду Прапор и невозмутимо продолжил отдавать распоряжения.
- Сейчас жрём, докуриваем, и первая смена – пошла. Я сижу здесь. Каждая смена докладывает мне лично.
Жрать никто толком не жрал. Хотелось только пить и сдохнуть. Поэтому мы разделили поровну последнюю воду, выпили её и сдохли. Все завернулись в плащ-палатки и отрубились, как будто кто-то нажал на наш выключатель. Все, кроме трёх часовых, естественно. В этот вечер, даже если бы Яшка Нейфельд оказался здесь, если бы снова начал ехать в свой Кустанай, то он ехал бы туда без нас.
- Эта, вставай… Подъём пришла. – Прохватился я от того, что за ногу меня дёргал Манчинский. Какая, нахрен, «подъём пришла», я только веки сомкнул и глаза закатил. Спать же хочется! Но Манчинский упрямо подсовывал мне под нос часы.
- Э, тебе говорю, подъём!
Кое-как способность воспринимать окружающий мир ко мне потихонечку вернулась. Вылез я из-под своей плащ-палатки, принялся будить Бендера. Долго тряс его за плечи, за ногу, дёргал за уши. Олег даже не мычал. Лежал рядом с аккуратно завёрнутой в край плащ-палатки снайперкой и притворялся мешком картошки. Пока прапорщик не рявкнул, сознание к Олегу не пришло.
Кое как мы с Олегом и Серёгой расчухались, полезли на скалу. Залезли, сказали Азамату:
- Всё, иди спать.
- Ви там фся умираль?! - Азамат очень обиделся на нас. За то, что мы долго его не меняли. - Э-э-э-э, сапсэм нэт совест! - Азамат цокал языком, покачивал головой в тусклом свете луны.
- Ц-ц-ц-ц, какой нэт совест! - Это Дед Советской Армии говорил молодым. Не бил кулаком в лицо, не пинал ногами. Говорил, что у нас нету совести, что как нам не стыдно.
Азамат ушёл. Хитрожопый Бендер схватил ночной бинокль, начал крутить у него резкость, водить биноклем из стороны в стороны, просматривая окружающие скалы.
- Во ништяк! Классно всё видно! Как в ночном прицеле!
- Погоди, сейчас луна спрячется. Я посмотрю, что ты там увидишь. – Серёга сидел на скале рядом с Бендером, ждал, когда тот наиграется с биноклем. – Без луны к биноклю привыкать надо.
Луна, действительно, скоро спряталась за облако. Бендер пробормотал, что днём бы, по жаре это облако, и сразу же отдал бинокль Серёге. Как только луна снова вынырнула на небосвод, Бендер тут же выхватил у Серёги бинокль и приложил к своей голове.
- Ты сам сказал, что тебе привыкать надо. А мне – не надо. Я всё и так классно вижу.
Серёга поржал над дружбаном. Но, ничего не ответил. Дальше вся смена прошла в молчании.
Через два часа нас сменили Орёл с Бузруковым. Мы закутались в плащ-палатки и отключились, провалились в зябкий вязкий сон.
Утро началось с мата. Хайретдинов крыл всех почём свет стоит. Этот его отборный раскатистый мат служил прекрасным ориентиром для места сбора. Для Мампеля и Бурилова. Хайретдинов кричал, что Мампель ночью, под покровом темноты, вступил в контакт с душманами. Что предал Родину, что он теперь духовский наймит и засланец. И за это будет расстрелян при попытке перехода на сторону врагов. С непривычки я похихикал внутри себя над нелепостью обвинений. Но через несколько минут мне расхотелось смеяться. Потому что едва Мампель показался в поле зрения, Хайретдинов схватил автомат и дал у Мишки над головой очередь. Понятно, что после этого у Мампеля открылись неразгаданные ранее способности к скоростному перемещению по горной местности. Он бледный, с трясущимися руками и ногами воплотился перед Хайретдиновым, попытался что-то нечленораздельное промычать.