- Димыч! Ну что ты делаешь! Это ж – на потом! – Олег выхватил из моих рук продырявленную банку.
- Ты ж сам сказал, что попробовать принёс.
- Правильно! Попробовать. Но это – с горошком! Там соку много. Значит, горошек – на потом, когда воды не будет. А сейчас надо было фасоль!
- Принесли же воду.
- Принесли. Значит, надо фасоль. А горошек – на потом! Ай, ты уже всё равно испортил. Теперь надо съедать. Открывай уже! – Олег сунул банку мне в руки, полез в свой вещмешок, порылся в поклаже и вытащил БУХАНКУ БЕЛОГО ХЛЕБА!
- Вот! Жрите, пока не засох. Я для вас, дураков, старался. Тащил сюда на гору. Сдохли бы тут с голоду без меня.
Вот так мы и прижились втроём на Второй точке. В тесноте, как говорится, да не в обиде.
После хавчика Бендер попёрся на Третий пост к Серёге Губину. Ну и я попёрся тоже. Раз уж не удалось уговорить Хайретдинова, то решили отнести Серёге полную полуторалитровую фляжку воды и большой кусок белого хлеба.
- Держи, братан. Чё с нами не пошёл? Отпился бы там от души!
Серёга молча расстегнул пуговки внизу штанины, закатал зелёную армейскую ткань и выкатил опухшую лиловую коленку.
- Офиге-еть! Что это с ней?
- Вчера, как от последней воды на подъём пошли, я поскользнулся на мокрой скале и упал. И ловил же бинокль, чтобы не разбить. Коленкой в скалу приземлился, там хрустнуло что-то. Думал – не дойду.
- А чё не сказал никому?
- А смысл? Что изменится? Волшебник, что ли, на голубом вертолёте за мной сюда прилетит? Надо было идти, а не скулить, ну я шёл.
Смотрел я на Серёгину распухшую ногу, пытался понять в чём прикол этой жизни. Один пацан залез на Зуб Дракона без еды и почти без патронов, а другой принёс для друзей буханку белого хлеба. Третий пошел за водой без автомата, а четвёртый с изуродованной ногой затащил на гору тысячу патронов к снайперке, ночной бинокль и часть жратвы Бузрукова. И не скулил. В чём разница этих поступков, найдите, как говорится, хотя бы три отличия. Полагаю, что прапорщик Хайретдинов за время службы внесёт ясность коротко, в двух матерных армейских фразах.
После визита к Серёге мы с Олегом решили хотя бы немного осмотреть подходы к нашей Второй точке. Едва я отошел от полуразрушенного СПСа, как наткнулся между скалами на зелёную «игрушку», похожую на незрелый ананас. В блестящем проволочном ушке «ананаса» (в эр-образной чеке) болтался кусок серебристой проволочки.
Рядом валялась перекрученная гимнастёрка, перемазанная бурыми пятнами. Это была запёкшаяся кровь раненого солдата. Очевидно, солдат получил ранение в грудную клетку, гимнастёрку с него сняли, бросили, его самого перевязали и унесли. А гимнастёрка осталась. Видимо, сработал ещё один ПОМЗ. Тот сработал, а этому обрезали растяжку и успокоились.
Что теперь делать с оставшимся ПОМЗом? Сделать вид, что я его не заметил? А потом Олег, или кто-то из пацанов, точно так же напорется на него и будет лежать ещё одна гимнастёрка? В этот момент я вспомнил, что «сапёрский» сержант подарил мне жменьку металлических штырьков-предохранителей. Такой штырёк надо вставлять в верхнюю дырочку взрывателя на тот случай, если ты криворукий или нервный. Потом можно выкручивать взрыватель из мины. Если сделать неправильное движение, Р-образная чека выскочит, предохранитель упрётся в зелёный корпус, не позволит ударнику пройти глубже, не позволит подорвать заряд.
Нормально всё придумано, только под предохранитель надо ещё трубочку устанавливать, чтобы ударник глубоко не вошёл. А у меня трубочек не было.
Вставил я чеку, протянул к мине дрожащие ручонки и подумал грустную мысль: - «Что будет, если ударник всё же достанет до капсюля-детонатора? Кирдык мне тогда будет»!
Затем в голову пришла следующая мысль: - «Если выживу, то переверну ударник, выдерну р-образную и проверю защищает предохранитель без трубочки, или, не защищает».
Третья мысль была такая: - «Конструкторы не идиоты, чего ты себя нахлобучиваешь. Крути, не бойся»!
В общем, у ударника на резьбе пять витков, всего пять оборотов надо сделать, чтобы его выкрутить. А у меня за эти пять оборотов такая буря эмоций в голове пронеслась, что ни в сказке сказать, ни пером произнести.