Эти цифры, совершенно недостижимые при организации боевого снабжения русской артиллерии, поразили воображение начальника Главного артиллерийского управления генерала Кузьмина-Караваева. Английский представитель при русской армии генерал Нокс писал: «Спустя год ( т.е. в конце 1915 года – Н.Я.) я узнал из достоверного источника, что в середине октября генерал Кузьмин-Караваев, старый и уважаемый человек, подавленный ответственностью, которую он нес как начальник ГАУ, на докладе у Сухомлинова расплакался, заявив, что Россия будет вынуждена закончить войну из-за недостатка в снарядах. Военный министр ответил ему: «Убирайтесь вон! Успокойтесь!» Генерала выгнали со службы. В ГАУ пришел АЛ. Маниковский.
Приняв дела от предшественника, он, далеко не сразу, обнаружил, что дела со снарядами обстояли не так безнадежно, как представлялось. Обратившись к норме снарядов на орудие, установленной по опыту боев в Галиции в 1914 году, Маниковский отметил в мемуарах: «Допустить же, что этот вывод сделан с грубой ошибкой, никто не смел. Обнаружить ее удалось только два с половиной года спустя, когда в Петрограде собралась межсоюзническая конференция. Так вот, в секретном официальном отчете этой конференции «расход за первые пять месяцев до 1 января 1915 года указывался в 464 тыс. выстрелов в месяц, а расход за пять летних месяцев 1915 года, т.е. в период Великого Отступления, по 811 тыс. выстрелов ежемесячно».
Следовательно, к 1 января 1915 года русская артиллерия расстреляла 2,3 млн. снарядов. С учетом неизрасходованного довоенного запаса и нового производства, Россия вступила в 1915 год, имея 4,5 млн. снарядов. «Всякий непредубежденный, хотя бы и очень строгий критик согласился, что кричать при таких условиях о катастрофе из-за недостатка выстрелов, когда их израсходовано было всего 37%, или немного более одной трети всего запаса, как будто не резон. И во всяком случае приостанавливать, а тем паче отказываться по этой якобы причине от выгодных стратегических операций достаточных оснований не было.
В чем же, однако, дело?
Во-первых, надо установить, что войска на фронте, особенно некоторые группы, несомненно испытывали недостаток в выстрелах с первого месяца войны. Им не было ни тепло, ни холодно от того, что где-то там в тылу имеются еще склады выстрелов. Им вынь да подай эти выстрелы в их возимый запас, в их летучие парки. А как только эти парки начинают пустеть, а на пополнение их выстрелы из тыла не прибывают, начинается тревога, переходящая в панику по мере того, как расход без пополнения продолжается и налицо остается только «батарейный» запас. Этого войска уже не выдерживали,и начиналась бомбардировка начальства нервными телеграммами, а когда и это не действовало, то, значит, «было написано недостаточно сильно; надо было сгущать краски, не стесняясь, конечно, истиной, ибо это были как раз те случаи, когда ложь во спасение, а потому надо было бить в набат, употребляя при определении своего положения наиболее сильные выражения,вроде: роковое, критическое, трагическое, катастрофическое.
Так и пошло вранье, вранье самое беззастенчивое, сплошное, начиная от самых маленьких чинов и кончая самыми высоки-ми.
Советский генерал-полковник И.И. Волкотрубенко в капитальном труде «Служба боевого снабжения войск» (1966), обратившись к опыту первой мировой войны, писал: «Можно только пожалеть начальник ГАУ генерала Кузьмина-Караваева и войти в его тяжелое положение… Кто установил норму 1000 на орудие? Генштаб. Кто собирался за шесть месяцев закончить войну? Генштаб. Кто считал, что 1000 снарядов на орудие обеспечат кампанию в больше снарядов не потребуется? Так же генштаб.
И вот через три недели войны мы видим, как начальник генштаба, будучи в Ставке, задает истерику начальнику ГАУ.
Конечно, начальник ГАУ и его аппарат виноваты в том, что не оказались умнее генерального штаба, военного министра и других высших чинов империи. Но ведь известно, что не всегда можно показать себя умнее своего начальства даже сейчас, а в те времена это вообще исключалось!
Мы привели в качестве примера только несколько писем о недостатке снарядов, а их были сотни… В этих воплях высокопоставленных генералов русской армии было немало лжи и паникерства. Главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов и «уважаемый» начальник генерального штаба. Они тоже были не прочь свои промахи в войне свалить и на те же снаряды. Заданному тону высокого начальства вторили командующие армиями, начальники дивизий и все, кто имел к этому какое-либо отношение. Вопли и крики сделались своеобразной «эпидемией».
Что мог противопоставить этому начальник ГАУ? Ничего. Он не знал действительного положения на фронтах. Никаких донесений о расходе и наличии снарядов не было предусмотрено, и каждый врал, как хотел.
Начальник ГАУ генерал Кузьмин-Караваев вскоре был отстранен от должности, но в данном случае он оказался «козлом отпущения». Кстати, во время Великой Отечественной войны мы узнали, что престарелый бывший начальник ГАУ русской армии генерал Кузьмин-Караваев живет в городе Муроме и терпит большие лишения. Начальник ГАУ Красной Армии генерал-полковник Яковлев Н.Д. возбудил ходатайство перед членом ГКО тов. Микояном АЛ. о назначении Кузьмину-Караваеву пенсии. ГКО назначил ему персональную пенсию. Старик был тронут таким вниманием и прислал генерал-полковнику теплое патриотическое письмо…
Вся трагедия ГАУ заключалась в том, что оно не знало истинного положения, что и дало возможность врать всем, кому это было выгодно, употребляя страшные прилагательные: роковое, критическое, трагическое, катастрофическое и т.д.
Всему этому способствовало отсутствие налаженной и организованной службы артснабжения в русской армии. ГАУ походило на голову, отрубленную от тела.
В этом отношении организация службы в русской армии в первую мировую войну является классическим примером своей порочности, которая привела ГАУ к тяжким последствиям в начале войны. Великую Отечественную войну мы начали с неплохо организованной службой артснабжения, однако мы допустили ряд серьезных ошибок, которые в некоторой степени повторили историю начала первой мировой войны».