– Андрюш, мне Олег звонил, хочет увидеться…
– Нет! – рявкаю, не позволяя ей договорить.
– Я его не пригласила к нам, конечно, – торопливо объясняет она, – просто на улице поговорим, и он уйдёт.
Несколько раз с остервенением приглаживаю волосы к затылку, дышу поверхностно и часто, а челюсть уже сводит от напряжения.
– Мам, пожалуйста, не надо, – молю я, теряя весь запал за секунду, когда вижу безумную улыбку на её лице. Она всё равно пойдёт, плевать ей на мои чувства.
– Не волнуйся, Андрюш, я быстро, – улыбка ширится, а в глазах сверкает странный блик, внушая мне тревогу вперемешку со страхом.
Не успеваю возразить, как она захлопывает дверь, а я несколько раз бью кулаком в стену от бессилия. Олег – это мамин бомжеватый друг, с которым она часто выпивает. Я с ним не общаюсь и вообще стараюсь не пересекаться, но временами вспоминаю его мутный взгляд и кривую улыбку, как будто он издевается надо мной, спаивая мою мать.
Навожу чай, пью, но тревога снова нарастает и вертится в животе, крутит кишки и желудок, ускоряет сердцебиение.
Он приходит. Стоит без зонта, серая борода промокла, жидкие волосы на голове висят сосульками, огромная куртка, усеянная жирными пятнами, местами порвана, дырявые ботинки, которые он не удосужился даже застегнуть, чёрные штаны, сползающие с его тощего зада под силой притяжения, потому что ширинка нараспашку, да и держаться им не за что. Мать выбегает в тапочках и наспех запахнутой куртке, ноги голые, на голове капюшон, который под очередным порывом ветра слетает, и теперь её волосы покрываются мелкими дождевыми каплями.
Протираю толстые стёкла очков, щурюсь, чтобы лучше разглядеть, но капли на окне мешают. Вижу, что Олег взмахивает руками, но вроде скалится в улыбке, мать просто стоит, наверное, слушает. Внезапно она кидается к нему в объятья, а меня резко начинает тошнить. Бегу в туалет и вырываю всё содержимое наружу. Вижу, как в унитазе плавают куски оладушков, окутанные вязкой желтоватой слизью. От запаха отрыгиваю ещё несколько склизких кусков, полощу рот и, зажимая дрожащей рукой живот, плетусь обратно на кухню. Они всё ещё стоят, слишком близко, морщусь от спазмов, икаю, пью воду и снова смотрю.
В один момент мать резко толкает его в грудь и отскакивает назад. Олег пошатывается, снова скалится, а потом тыльной стороной руки бьёт её по лицу. Она падает и хватается за щёку, ползёт назад, выставляя руку вперёд, желая защититься. Несколько прохожих под зонтами разворачиваются на месте и спешат в другую сторону, вероятно, боясь попасть под раздачу. Я замираю, голова пустая, только стук сердца взрывает сгустившуюся вокруг меня тишину. Олег подходит ближе, жестикулирует и вновь, теперь уже кулаком, бьёт мою мать.
Я срываюсь с места и несусь на улицу, не одеваюсь, не обуваюсь, выскакиваю в носках, футболке и потрёпанных штанах, ледяной ветер врывается в лицо, жмурюсь от мороси, но продолжаю идти к размытым фигурам.
– Олег, сволочь! – кричу не своим голосом, – я полицию вызвал!
Слышу грубый смех, протираю очки и вижу, что тот хохочет, знает, что я лгу. Дёргается ко мне, но я отскакиваю и поскальзываюсь, падаю навзничь и ползу. Он нависает надо мной и замахивается, чтобы ударить так же, как маму, но я внезапно нащупываю рукой железный прут и, не думая, всаживаю его ему в бедро. Олег отшатывается и хватается за ногу, я же кое-как поднимаюсь, подтаскиваю маму и, придерживая за её за трясущиеся плечи, веду к подъезду.
Сзади раздаётся рычание, поэтому ускоряюсь, толкаю маму в подъезд и, прежде чем Олег откинет меня назад, захлопываю дверь.
– Ах ты, щенок! – разражается он басом, а я снова валяюсь на асфальте, одна рука погружена в лужу, и между пальцев проскальзывают мелкие камушки с песком, – какое право ты имеешь вмешиваться? Не твоё дело, сволочёныш! Шлюхино отродье!
Молюсь, что мама догадается реально вызвать полицию, но внезапно слышу из окна её дрожащий голос.
– Олеженька, не трогай сына. Я все отдам, как договаривались. Ты можешь приходить сюда, когда угодно, только не бей его!