На одеяле замечаю два желтоватых пятна и стараюсь не задумываться, откуда они. Беру его кончиками пальцев и накидываю на мать, ведь это абсолютно ненормально – когда сын видит родителя голым. Трясу её за плечо, стараясь разбудить, но в ответ получаю только хриплое мычание.
– Мам, ма-ам, – делаю голос громче, – просыпайся! Больше нельзя пить, тебе через два дня на работу!
– Встаю, встаю, – бубнит она, но даже не размыкает глаз.
Не отстаю, потому что хочу, чтобы она протрезвела и выгнала своего друга, желательно навсегда.
Обессиленно сажусь на кровать рядом и рычу от безысходности. Жизнь давно превратилась в ад. Я мечтаю закончить школу и уехать из этого города. Может даже поступлю куда-то, а если и нет, то устроюсь работать, сниму квартиру, возможно заведу кота, чёрного с белыми пятнами.
Сижу, прикрыв лицо руками, и озверело представляю, как я заработал много денег, сходил к косметологу, чтобы наконец избавиться от прыщей, ещё записался в спортзал, и вот я уже качок, красавец. Знакомлюсь с девчонками, нахожу ту самую и живу с ней до конца времён. Не умираю рано, как отец, а она не начинает пить, как мать. Вдруг вспоминаю про дневник Незнакомки. Порываюсь взять блокнот и прочитать следующий день, но останавливаю себя, думая, что самое сладкое нужно оставить на вечер. Удивительно, но сейчас у меня нет никого, кроме неё, точнее кроме плавных букв с завитушками и узоров-ромбиков на полях.
– Андрей, а почему ты дома? Который час? – мать поднимается, садится, прислоняясь к изголовью, прикрывает грудь одеялом, как будто я её не видел – одна сиська ниже другой, и смотрит чуть в сторону острым соском. Уже почти год, как меня не трогает подобная картина, хотя, наверное, должна.
– Семь утра. Семь двадцать, – отвечаю я, кидая взгляд на экран телефона, – вот, принёс тебе.
Протягиваю стакан воды из-под крана, зная, что у неё похмелье, всё равно попросит принести попить. Она осушает мутноватую жидкость в два глотка и морщится, наверное, от головной боли.
Мать разглядывает меня, а я отворачиваюсь в сторону и чуть опускаю голову, стараясь прикрыть синяк волосами.
– Кто ж тебя так? Надеюсь, не…? – она замолкает на полуслове.
Отрицательно мотаю головой, понимая, что она имела в виду своего ухажера.
– У тебя волосы, как у твоего отца, тёмно-русые и жёсткие, - почему-то говорит мать, а мне становится противно. Тошнота подкатывает к горлу.
– Пожалуйста, не пей больше, – говорю я с мольбой в голосе, а она тянет кривую улыбку.
Покидаю квартиру, вздыхая с облегчением, запах алкоголя и пота въелся в нос и до сих пор витает перед лицом, хотя свежий воздух понемногу растворяет его. Выхожу на улицу, в глаза тут же ударяют солнечные лучи. Жмурюсь, в очередной раз ругая себя и весь мир за разбитые очки. Достаю из кармана старые очки в толстой оправе, которые перестал носить из-за ухудшения зрения. В них мир нечёткий, но я уже могу отличить дерево от прохожего. В руках трепыхается пакет, в нём всего пара тетрадок и ручка. Если мои враги опять нападут, то не жалко им это добро отдать. А лучше засунуть его прямиком в их глотки.
На середине пути замечаю осколки от очков и горько усмехаюсь, намеренно наступая на стекло. Пара школьников из началки пробегает мимо, размахивая рюкзаками и громко смеясь. Думаю о том, что их ждёт в будущем, потому что я тоже несколько лет назад бегал также радостно и беззаботно, а буквально недавно хотел самоубиться.
Хлопок по спине возвращает меня в реальность. Вздрагиваю, отчётливо представляя Виктора и Белого, готовая к новым побоям щека начинает ныть.
Оборачиваюсь и не сразу узнаю пухлого Санька с растянутыми в улыбке губами.
– Особо не спешишь, – комментирует он высоким голосом, как будто специально подстраивается под женский, но я знаю, что так он говорит всегда.
– Было бы куда спешить, – усмехаюсь я и поправляю сползающие к кончику носа очки.
– Мы с Машкой и Светкой хотим сегодня прогулять. Солнце какое, впервые за две недели вылезло, - щебечет Санёк, а я не понимаю, к чему весь этот разговор.
Киваю и отворачиваюсь, собираясь идти дальше, но пухляш догоняет, равняется со мной и спрашивает: