– Как тебе с нами гулять? – у неё грубоватый голос, наверное, она курит сигареты.
– Нормально, – отвечаю не глядя, и по привычке чуть склоняю голову ниже, отчего волосы падают на лоб.
– Ты молчаливый.
Не знаю, что ответить, поэтому молчу, но искоса вижу, как она кладёт свои пальцы на мои, вызывая мурашки на руке.
Перед глазами строки из дневника: она хотела показать, какие у неё мурашки от страха, но предложила поверить на слово.
Не убираю руку, хотя не уверен, что хочу продолжать так сидеть.
– Я хочу поцеловать тебя, – выдыхает мне в ухо Светка, и я от неожиданности приоткрываю рот.
Неосознанно выдёргиваю руку и чуть отодвигаюсь в сторону, чувствуя под собой несколько мелких камешков, при этом с усилием воли поднимаю на Светку глаза и встречаюсь с недоумением на её лице.
– Прости, – мямлю и прикусываю губу, – неожиданная фраза.
Все ещё жду подвоха, тревога в животе нарастает и протягивает свои щупальца к груди.
– Мне нравятся забитые мальчики, - равнодушно произносит она, поправляя за ухом прядь чёрных волос, – моя маленькая слабость.
Начинаю осознавать, о чём говорила Машка и почему так смотрела. Не верю ни единому её слову, не верю, что могу кому-то понравиться. Будь я девчонкой, то никогда не посмотрел бы на прыщавого и тощего фрика, но Светка продолжает буравить меня взглядом, вероятно, ожидая каких-то слов.
– Ты тоже ничего, – отвечаю я и тут же мысленно даю себе леща, потому что глупее комплимента, наверное, не придумаешь.
Светка хмурится, а потом начинает громко смеяться, напоминая стаю чаек, и я понимаю, что причиной её веселья являются мои широко распахнутые глаза.
– Ничего – это пустое место, Андрюх, – сквозь смех цедит она, и мне становится стыдно.
Щеки горят, синяк ноет, солнце последними лучами слепит через очки. Улыбаюсь от вида хохочущей Светки и не замечаю, как она придвигается ко мне ближе.
Она перестаёт смеяться и наклоняется совсем близко, так, что я чувствую её тёплое дыхание на своей коже. Замираю и перестаю дышать, все ещё не понимаю, хочу ли я этот поцелуй или нет. Светка тоже замерла, и, наверное, ждёт от меня ответного шага, но я не могу.
Не могу решиться, боюсь, что, если поцелую первым, то она засмеётся и скажет, что просто решила поиздеваться. К тому же, в голове крутится образ голубого блокнота, за которым стоит загадочная Незнакомка, доверившая мне свою душу, поэтому чувствую себя предателем и изменщиком.
Светка тянется ближе.
Ближе.
Наконец, легонько касается моих губ. Потом отстраняется и заглядывает в глаза, сохраняя полуулыбку на лице.
– Что скажешь? – её голос тише, но звучит отчетливо.
– Ты сейчас как Мона Лиза, - отвечаю невпопад, думая, что это красивый комплимент, потом решаю пояснить, – твоя улыбка как у Моны Лизы.
Она хихикает, довольная моим замешательством и широко раскрытыми глазами.
– Ты такой растерянный, мне так это нравится.
В её глазах таится нечто хищное, нездоровый блеск, и я решаю уйти. Говорю ей, что она красивая, попутно отряхиваясь, прощаюсь, обещаю завтра погулять снова и быстро спускаюсь по бетонным лестницам. Краем глаза вижу, как Санёк своими толстыми ручка-колбасками гладит кудри Машки. Они сидят у стены рядом с ямой, через которую мы прыгали. Кидаю им слова прощания и протискиваюсь через дыру в заборе, цепляясь курткой за выступающую проволоку. Раньше, два года назад, мать крыла бы меня трёхэтажным матом за испорченную одежду, но сейчас может даже не заметить моего возвращения.
Домой захожу со странным ощущением восторга. Замечаю, что нет жуткого запаха, квартира проветрена, куча белья не загораживает коридор и странный аромат неиспорченной еды.
Медленно заглядываю на кухню, вижу мать в потрёпанном халате в горошек у плиты. Она поворачивается и устремляет на меня взгляд, не заплывший, как всегда, а вполне осознанный, хотя её лицо всё ещё опухшее и красное.
– Приготовила котлетки, Андрюш, – говорит она хрипло и грубо, но неожиданный уют греет моё сердце, поэтому сажусь за стол, не отрывая изумлённого взгляда от мамы.