— Отправил за одеждой для вас, — продолжает друг. — Врач тоже приедет скоро.
— Да, спасибо, — не отрываю взгляда от Конфетки. Как же мне повезло с ней.
Она, наконец, поднимает глаза, увидев нас в дверях, улыбается. Смотрит на меня, а внутренний зверь радостно ликует, что для нее существую только я.
Настя снимает наушники, подходит и прижимается. Любимый аромат ворвался в нос, когда обнимаю и целую мою девочку.
— Я хотела принести еду в комнату, — отстраняется, тянет за собой к столу.
— Это лишнее. В состоянии ходить, — пытаюсь ее заверить, хотя сотрясение дело серьезное. Чем меньше телодвижений — тем лучше.
— Тебе положен постельный режим, — настаивает, и даже не хочу спорить, если она будет рядом.
— Перестань… — сажусь на стул. — Поем и лягу. Обещаю.
Любимая суетится, накладывая еду: уточняет, что хочу из всего многообразия, над которым сама трудилась. Потом выходит из кухни, собираясь позвать Вадима. С ним тоже хотелось поговорить, интересно послушать его идеи — все-таки нужный человек попал к нам, он может многое знать.
— Да, брат… — вмешивается Андрей, все это время наблюдавший за нами. — Крепко ты попал, бесповоротно. Никогда не видел тебя таким… ручным что ли…
— Встретишь ту самую — поймешь.
— Зная тебя, наверное, уже расписал всю жизнь по пунктам.
— Нет, будем плыть по течению, — не верится, что говорю такое, привык планировать, а с Настей хочу попробовать иной подход, забыть о тотальном контроле, дать ей свободу, о которой просит, остальное — придет само.
— Удивил… А дети? — спрашивает Андрей, улыбаясь уголком рта. Он перестал меня напрягать, когда интересуется о личной жизни.
— Что, дети? — не понимаю, к чему он клонит.
— К этому тоже готов?
— Более чем… — абсолютно искренне отвечаю. Я хочу общих детей — так будет точнее.
Пока Насти нет, успеваю поведать историю о выкидыше.
— Не подумай ничего такого… И собственника с дикой ревностью отключи сейчас… Вчера кое-что заметил.
— Ну! Говори! — умеет он за полсекунды нарушить мое равновесие, ведь судя по фразе, хочет о моей Конфетке сказать.
— Я в этих вещах не разбираюсь, но присмотрись к Насте. Мне показалось, она беременна. Не знаю, как это проявляется внешне и когда прихоти разные появляются, но то, как ела мясо… наводит на подобные мысли…
— Мясо? — тоже удивляюсь. — Она не любит мясо. И почти не ест его.
— Мое дело рассказать, дальше сам решай… Вдруг она думает иначе и не захочет оставить ребенка… Папочка… — и смеется.
Беременна? Вполне возможно. Мы безрассудно и страстно предаемся близости, что голову сносит, забыв о защите в тот момент. Беспокоит другое — если все подтвердится, чтобы это не сказалось на женском здоровье, ведь не зря нас предупреждали об осторожности. И об этом я должен был думать, заботься…
Надо понаблюдать за ней. Но в одном уверен: она не откажется от ребенка, даже ради мнимой свободы.
Настя приходит вместе с Вадимом.
Необычные чувства он вызвает во мне. Казалось бы, посторонний человек, к которому еще привыкнуть надо, но нет — мой зверь не рычит и не бесится, и так удивительно быстро проникнулся к нему доверием. Внешне он сдержан в проявлении эмоций, сходу не угадаешь, о чем думает, его отношение к Насте скорее как сестре, не вижу мужского интереса — это успокаивает. У них глаза похожи, а по возрасту чуть старше меня.
После завтрака мы прошли в кабинет Андрея. Настя настаивала на постельном режиме, и если нужно обсуждать дела, она готова оставить нас, лишь бы я лежал, не двигался. Уговорил, пообещал, что много времени не займет, и напрягаться не буду. Нехотя, согласилась и поднялась наверх, в спальню, посмотрев невероятной глубиной своих синих глаз.
Мне досталась лучшая женщина: ласковая, нежная, заботливая, внимательная, любящая… И моя во всех смыслах…
«Какое это счастье — смотреть в ее глаза».
Глава 17. Ласковый и нежный зверь
Настя
Поднялась в спальню…
Но пока не увижу Матвея в кровати — не успокоюсь. Почему только меня это волнует? Хотя чему удивляюсь: одним словом — мужчины. Проявление слабости для них смерти подобно. А все переживания женщинам достаются.
Вот и я не нахожу себе места, нетерпеливо ожидая: то сяду, то встану, то подойду к зеркалу, рассматривая свое отражение в надежде, что там что-то изменилось, то просто расхаживаю по комнате, периодически глядя на часы, а еще бесконечно поправляю надоевший халат. Казалось бы, улучшения у Матвея налицо, и ничего не могу поделать, кто-то должен думать о его здоровье, раз сам так безответственно относится к этому.