– Тина сорвала его…
– Она всё мне рассказала. Говорит, что не хотела ничего такого. Вы поссорились, она тебя толкнула. И когда ты начала падать, ухватилась за шнурок, чтобы удержать... Но не вышло. А потом она испугалась… Вернулась, чтобы помочь тебе, но было уже поздно.
Стоит ли что-то доказывать? Повторять слова Тины, брошенные мне в лицо? Не хочу. Ничего не хочу.
– Давай вернёмся…
Я убираю камень в карман, а не надеваю на шею, как ожидал Дин. Вижу это ожидание в его глазах, но не могу себя пересилить – шнурок теперь напоминает удавку, и я ни за что и никогда его больше не надену.
Из дневника Эйрика Халле. Не сдавайся!
Кидаю взгляд на обшарпанные стены нашей новой квартиры. Теперь наш дом здесь. Полгода назад вышел очередной указ-удавка: всех стандартных необходимо переселить в отдельный район города.
Великое переселение во всей красе.
Регентство лютует, а народ безмолвствует. И пока происходит второе, первое никогда не прекратится. Будучи одним из тех немногих, кто это понимает, я собрал сторонников и повёл их на площадь Мира. На моём плакате чёткими буквами алого цвета было выведено:
МЫ ВСЕ ОДИНАКОВЫЕ! ВЕРНИТЕ НАМ СВОБОДУ!
Над плакатом полночи трудилась Эм. Всё-таки у неё золотые руки. Особенно хороша она в кулинарии. Жаль, положенный нам пищевой набор снова урезали, и теперь ей приходится готовить практически из ничего.
Отправляясь на Площадь, мне хотелось верить, что нас услышат, и мы добьёмся хоть какого-то результата. Увы, мы не простояли и десяти минут, когда появилась полиция.
Ох и твёрдые у них дубинки...
Под натиском ударов я пытался прикрыться транспарантом, пока одна из дубинок не проделала дыру в слове свобода. Вышло символично, ничего не скажешь.
Хотя это не самое страшное. Гораздо страшнее то, что теперь мы живём в мире, где осудить могут даже за мысли. Если твоё мнение расходится с общепринятым, тебя автоматически запишут в неугодные и будут тыкать пальцем. Не согласен с линией Регентства? Значит, предатель... Из двух точек зрения есть единственно верная, а вторая – опухоль на теле общества, которую нужно нещадно вырезать.
Конечно, арест последовал незамедлительно. Меня, как организатора пикета, затаскали по судам. Сегодня прошло последнее заседание и я, с ворохом предписаний и ограничений, оказался свободен. Только от свободы практически ничего не осталось – она выдохлась, как выдыхалось шампанское, которое мы с Эм пили в день нашей свадьбы и которое нам уже никогда не суждено испить.
С поникшей головой я вернулся домой, точнее – сюда, ибо дом мой навсегда останется там, откуда нас заставили уйти. Эм встретила меня картофельной похлёбкой и тёплыми объятиями.
– Не сдавайся! – шептала она, зарываясь у меня на груди.
Я прижимал её к себе, а в голове пойманным мотыльком билась мысль: ещё немного, и нас окончательно превратят в рабов. С тем же успехом я мог выйти с девственно белым листом – итог был бы тот же. Не дают говорить. Не дают думать. Не дают дышать.
Глава 11. Чужие тайны и противоборство
– Эй… – ко мне подходит Аниса и разглядывает меня своими огромными глазами, которые сегодня загадочно блестят. – Ты сегодня где дежуришь?
– В Теплице.
С тех пор как я вернулась, прошло две недели, так что теперь я снова в строю, снова могу работать в полную силу, хотя вечерами и чувствую себя измочаленной тряпкой, но зато сразу же засыпаю, оказавшись в кровати.
Но и проблемы никуда не делись. Раньше я радовалась любому дежурству, сейчас же любое раздражает. Как может быть, что ты задыхаешься там, где дышалось когда-то свободнее всего? Яблоко продолжает горчить и мне нестерпимо хочется его выбросить.
Единственное, что я себе позволяю – так это навестить Шпанса. Каждое утро я захожу к нему после завтрака и только потом иду на работу. Илва поворчала, конечно, но препятствовать не стала.