— Давай за ним, быстро! Из-под земли!
«...Смотрите, это же человек: бог как зверь!»
«...Ну, о чем, — о разном, всего и не вспомнишь. Поначалу вообще ни о чем не думалось: досада грызла. И злость И не столько даже за то, что разработку москвичам отдали, сколько за несправедливость: ведь продали же нас начальнички, за «ауди» продали, не скрывали даже. Посмеивались: отдохните, ребята, у вас еще все впереди. А впереди-то ничего не оказалось, украли всю будущую жизнь... Вот и надо было тогда не в приемку уходить, а вообще из института, к чертовой матери. Не ушел. Но тогда и никто не ушел, меня еще отговаривали. Я ведь и разозлился так, потому что слишком уж поверил в фэр плэй, в соревнование на равных, в чистую борьбу умов и рук... романтика. А вот Валерка — реалист, даже и не пошел в программу эту. Все оборвал, уехал в Москву и на химию переучился. Теперь доктор, завкафедрой... Молодец, что тут скажешь. Приезжал недавно на конференцию по кинетике, монографию свою показал. Сзади портрет — он там помоложе. А я смотрю — взгляд какой-то злой, я и брякни. Он рукой махнул: «Психолог!» Только потом до меня дошло: это не злость, это энергетика! Чистая, без добра и зла. Он — человек достижения. И сын его, похоже, унаследовал эту черту напрямую: альпинизмом занимается. А от меня Генка что унаследовал? Кажется, слава Богу, ничего. Но Валерке интересно то, что он делает, а я 20 лет в приемке, и все в мире мне интереснее того, что я делаю. И теперь еще и не платят. А мне-то уже почти 50. Что же получается, из-за тех сволочей, которые нас тогда продали, у меня вся жизнь насмарку пошла? А я-то что? Я-то почему согласился? О чем я, в самом деле, думал-то?..»
— Послушайте, уважаемый...
— Я спешу.
— Девушки, милые...
— Ой, какой ужас!
— Еще клеится, козел вонючий!
— Да постойте вы... Ребята, помогите...
— Отвали, отмоем!
— Они гонятся за мной!..
— Это твои проблемы, мигер.
— Женщина, послушайте...
— Сейчас милицию позову. Каждая свинья еще за руку хватить будет! Развелось вас тут...
— Да что же вы все... Эй, шеф, шеф, подожди!..
— ВСТАТЬ НА МЕСТЕ, МИГЕР!
— Мама, это злой Черноморд?
— Нечего смотреть на всякую гадость. Идем!
— А те серые дяди ему сейчас бороду отрубят?
— РЫЛОМ В СТЕНУ!
— Они хотят мою кожу!..
— НЕ ПОВОРАЧИВАТЬСЯ. УРОД!
— И я как раз хотел...
— ЗАТКНИ ЕМУ ХАЙЛО.
—...обратиться к вам за поммм!..
— ПРОБЕЙ ЕГО.
— ДА ОН БЕСЧИПОВЫЙ: СИГНАЛА НЕТ. ГДЕ ЖЕ ЭТО ОН СТОЛЬКО ПРЯТАЛСЯ?
— РАССКАЖЕТ. ПАКУЙ ЕГО.
— ВО МОЧАЛКУ ТО ОТРАСТИЛ! ЗАТО ВОЛОЧЬ УДОБНО.
— Мммм!
— ДЕРГАЕТСЯ. ПАДЛА. ДАТЬ ЕМУ РАЗРЯД?
— ДАЙ.
«Да ни о чем я не думал. Презирал весь мир и тихо ненавидел свою новую работу. Но все выполнял аккуратно, чтобы премию не срезали. Да и нельзя было проколоться, желающих сесть на мое место хватало. Ну как же: синекура! И за это я еще больше ненавидел и ее, и их. Не прокололся, но все равно чуть не слетел: директору понадобилось своего человечка пристроит!.. Уже и приказ был готов, да тот сам не захотел. Вот после этого у меня последние иллюзии рассеялись — и, кажется, вместе с остатками любви к человечеству... Из любви к которому я всю жизнь трудился над созданием лучшего в мире оружия... А лучшего это человечество, по видимому, и не заслуживает...»
«Душа моя. не отчаивайся в человеке! А лучше раскрой глаза на псе. что в нем есть странного, злого и страшного!»
— Ну что. дед, живой? Как ты?
— Ммм... Болит все. И слабость...
— Ничего, еще полчасика пьеэомассажа, и будешь как новый. Это у тебя после электрошока. Ну, вот ты и познакомился с опоссумами, дед. Еле вытащили тебя оттуда.
— Как?..
— Как всегда. Но дороже.
— Я возмещу. Я еще не менял, у меня... а где же..
— Вспомнил!
—...Суки!
— Отдыхай. Можешь подремать, а я тебе пока колыбельную спою. Ты ведь финала в своем две тысячи шестом не увидел? Вот, я тебе и доложу.
— Да тебя тогда и на свете не было.
— А я вкратце. На, вот, послушай, тут главное записано.
«В первом тайме за фол Матерацци, игравшего в центре итальянской защиты вместо травмированного Несте, дали сомнительный пенальти. Зидан красиво забил. Матерацци при розыгрыше углового забил ответный. Он же мог забить и еще. Конец первого тайма. Весь второй тайм и дополнительное время — до сто восьмой минуты — французы давили. Зидан играл, как в девяносто восьмом, и бил по воротам, как в девяносто восьмом бразильцам, но Буффон вытащил из-под перекладины. Итальянцы только отбиваются, назревает гол. И тут, после очередной атаки французов, Матерацци говорит что-то в спину Зидану, тот поворачивается и бодает его в грудь головой. Удар приличный. Итальянец падает бездыханным — он умер навсегда. Судья не видит. Буффон кляузничает, Зидана удаляют, Матерацци вскакивает. Доигрывают до серий пенальти, все итальянцы забивают, в том числе и Матерацци, а у французов Трезеге бьет, почти как Зидан, но попадает в перекладину. Все. Итальянцы — чемпионы. Прыгают, орут, кривляются, заворачиваются в знамя, напяливают цилиндры, полкоманды снимает майки, Матерацци снимает бутсы, Гатгузо снимает трусы — празднуют успех, вклад в который внесло и удаление Зидана. Это личный вклад Матерацци, и — кто знает? — быть может, решающий. Всем понятно — и они потом подтвердили оба, — что это была провокация. Матерацци оскорбил родных Зидана, и тот не сдержался. Грязно? Конечно. Но сработало. Провокатор? Подлец? Кто спорит. Но победитель. Подлость победила. И телекамеры разнесли по свету эту новую благую весть. Полтора миллиарда свидетелей на всех континентах. Подлость победным маршем вошла с экранов в каждый дом на земле. Подлость веселой рысью совершила круг почета вокруг света, сжимая в татуированных лапах Кубок мира. В шутовском колпаке, завернувшись в национальное знамя, ставшее интернациональным, подлость вознесла к небесам победный вопль. Это была литургия, торжественная месса во славу новопришедшего, новоявленного бога подлости: «Отныне, и присно, и во веки веков! А-А-А А! — и веревки жил на шее, и сузившиеся в щелки глаза, и разверстая темная пасть — А-А-А-А!!! И мир изменился ....»