— Внизу, где же им быть? Ждут группу прихвата, с ней и войдут. Познакомлю.
— В другой раз. Загружаемся. Дед, мы ничего больше не можем для тебя сделать.
— Да, я понимаю... Ну, ни пуха...
«Я благословляю тебя, как если бы мы ходили под одним Богом детьми одной и той же надежды».
— Олежек, о чем вы говорите? Папаша же летит с нами!
— То есть?
— Он же сказал. Он сказал: «Поехали!» — ты что, не слышал? Ну, вот он стоит, он не даст соврать. Я бы мог, но он не даст!
— Да, дед?
— Ну, типа того...
— Так. Дед — в кузов, быстро! Повезешь его ты. Всё — по инструкции, понял? Я — за вами. Всё, пошел отсчет. Ныряй в капсулу.
— Олежек, с инструкцией...
— Ты получил ее вчера. Ты всё знаешь! Всё?
— Не совсем. Такая ночь... последняя... И оно пришло!
— Что, что пришло? Полезай!
— Вдохновение, Олежек. Я написал оду! И я не знаю, что там нажимать.
— Где инструкция? Доставай инструкцию!
— Она в надежном месте... Ну я клянусь тебе!
— Муд-дак!!
— Мы не сделаем дела... Такая ночь — раз в жизни... Смотри, там красненькое замигало — это ничего?
— Муд-дак! Поэт!.. За нами полетишь, понял?! Хоть на метле!
— Хорошо! Там меньше кнопок...
— Муд-дак!..
— И тебе счастливо!.. Боже, зачем так хлопать крышкой, когда имеешь такой старый гроб. Ну, что вы скажете, это интеллигентный человек? Не стесняйтесь, он нас не слышит. Нет-нет, не вылезайте, в инструкции не сказано вылезать — вот, видите? Где тут сказано вылезать?
— Так ты летишь или нет?
— Почему нет? Чем я хуже?
— А что ж ты ему вешал тут?..
— Я презираю людей, которые не любят поэзию. Только человек, любящий поэзию, может далеко уехать — в обе стороны. И. может быть, вернуться. Вы слышали, что я написал гимн?
— Ты порядочный стервец, Семка.
— Еще один интеллигентный человек. И я с него начал мой гимн! Хорошо, хорошо, я вам спою, хоть вы этого и не стоите. Это поется с чувством. С каким-нибудь. Закройте глаза, расслабьтесь и получайте удовольствие. Не знаю, что вы подумали, но мне было бы стыдно. Таки гимн. Э-хм...
Припев: «И сам, и сам такой» — два раза... Ну? Стоит мне запеть, как все куда-то исчезают. Надо будет проверить на некоторых гостях... Метлу, полцарства за метлу!.. Вернемся — допою. Хотя я там еще не всем доволен.
ТАТЬЯНА ТОМАХ
Обратная сторона черноты
Рассказ
Иногда он чувствовал себя огненной птицей; летучим сгустком пламени, наглухо запертым в темнице с омерзительными, истекающими гнилью стенами. Иногда он думал, что уже умер — растворился без остатка в холоде, черноте и одиночестве. Намек на дверь — узкая трещина; мерцающая в темноте нить цвета свободы и неба обнаружилась случайно и неожиданно. С тех пор все силы и отчаяние были брошены к этой нити — удержать, не упустить; отыскать инструмент, которым можно взрезать отмеченный нитью бок черноты и вырваться из опротивевшего узилища.
Странная, почти болезненная, по мнению родителей, слабость к музыке, обнаружилась у Свена в возрасте нескольких недель. Капризный младенец, казалось, недовольный самим фактом своего появления в этом мире, орал, не переставая, доводя родителей до беспомощного отчаяния. Они растерянно щупали сухие пеленки; приглашали лучших врачей, в один голос заявлявших, что мальчик абсолютно здоров; пытались развлечь дитя свежекупленными яркими погремушками. Впрочем, от последнего довольно скоро отказались. То ли звук, то ли цвет этих нехитрых приспособлений для успокоения младенцев доводил маленького Свена до истерики.
Когда родители, измученные бессонницей и отчаянными воплями первенца, уже приближались к нервному срыву, неожиданно нашлось спасение: бабушкин проигрыватель с парой дюжиной пластинок.
Слушая слезливые романсы, имевшиеся у бабушки в изобилии младенец хмурился, иногда похныкивал, а иногда разражался прежним плачем. Но стоило слететь из-под тонкой иглы первым звукам Сороковой симфонии Моцарта, Свен замолкал. Хмурился теперь уже по-другому — сосредоточенно; беззвучно шевелил пухлыми губками, а в некоторые моменты даже улыбался светло и безмятежно.
Музыка, заставлявшая Свена умолкать, не делала его дружелюбнее. Когда он слушал, сосредоточенно морща личико, все попытки родителей поласкаться и поагукать с любимым чадом воспринимались как помеха. Он сердито отталкивал назойливые взрослые руки — и тянулся сам, будто пытаясь ухватить в воздухе что-то невидимое, точнее, не видимое для всех прочих. По тому что взгляд его был напряженным, а в движении маленькие пальчиков, на первый взгляд беспорядочном, после некоторой наблюдения можно было заметать систему, связанную со звучащей мелодией.