Мы встретились у подъезда и почему-то пошли не к Мишке, а в гараж его отца. Собственно, звание гаража до крайности унижало это сооружение. На самом деле это был почти полноценный домишко, возвышавшийся остроугольной деревянной крышей над остальными приземистыми автомобильными боксам. Первый этаж занимала машина, а второй имел неопределенное предназначение. Для чердака он был великоват, но чтобы имей статус комнаты, ему не хватало окна. В детстве мы часто использовали это странное помещение для игр. Именно там я попробовал свою первую сигарету, а позднее — и первый стакан водки. Из пахнущего машинным маслом полумрака первого этажа мы по деревянной лестнице влезли в душный мрак второго.
— Готов? — спросил Мишка и ударил пальцем по выключателю.
В первое мгновение я ничего не понял. Почудилось, что в центре слепой комнатенки попросту навалена огромная куча мусора. Лишь когда глаза привыкли к свету, я увидел что передо мною раскинулся город. Да-да, наш город — весь как есть, с пятиэтажками, скверами, яслями, магазинами, ненавистной музыкальной школой, придорожными ларьками, промзоной, двумя прудами, церковью, мостом через реку и трубой комбината, которая на этот раз почему-то не дымила... Только все было уменьшено в тысячу раз. Я даже наш дом отыскал не сразу. В городе царствовал вечный июнь: парки и скверы затопили его ядовитой зеленью. Но от летне-оптимистичных макетов солнечных городов — вечного атрибута выставок и музеев — этот отличался разительно. Здесь не остались забытыми ни одна помойка, ни один недостроенный дом с торчащей из стен арматурой, ни одна гниющая старушечья хибара на окраине. Это была чистая правда жизни. Не на фотографии, не на телеэкране, а в трехмерном изображении. Реализм в кубе.
— И все — за три месяца? — прошептал я.
— На самом деле начал еще в марте. Сразу, как двор наш сделал.Просто не был уверен, что закончу. Вот никому и не говорил. Ты первый, кто увидел.
Макет покоился на нескольких деревянных ящиках, придвинутых друг к другу. Я обошел его со всех сторон, высматривая знакомые, обожаемые и презираемые места. Чувствуя, что лечу нал городом на воздушном шаре. Через пару минут от высоты даже закружилась голова.
— Это сколько же надо было мотаться из конца в конец!..
— Не так много, как тебе кажется. — Мишка все время наблюдал за мной. И, судя по его иронично-довольному тону, мое вытянувшееся лицо стало не худшим комплиментом работе. — Я часто пользовался картой — такой же, как в мэрии. Побегать пришлось, только когда деревья по скверам считал...
— Ты что — и всю растительность в точности скопировал?!?
— Да нет, всю — это громко сказано. Точность соблюдена там, где возможно. Лес на окраинах, конечно, сделан схематически. А вот в центре все полностью соответствует оригиналу, — слово «полностью» Мишка горделиво растянул.
— Ну даешь!.. — только и смог сказать я. — Это достойно вернисажа.
И пол гаража затрещал от наплыва желающих увидеть Мишино творение, а крыша завибрировала от охов, ахов и «ого-го!». Вслед за друзьями и приятелями макет захотели увидеть их родители, потом — коллеги родителей, друзья коллег и, по слухам, даже кто-то из администрации. Решено было на выходные выставить его в вестибюле родной школы, где работала Мишкина мама. Кто-то из взрослых предлагал устроить экспозицию в мэрию, но Мишка побоялся, что потом ему ничего не вернут. А он хотел изменять макет всякий раз, как будет изменяться город. Сделать его вечноживым.
Всю субботу, до самой ночи, макетисту рукоплескали. У ларьков и подъездов только и говорили, что о его произведении. А в воскресенье, под вечер, в школу наведался мэр. Разумеется, со свитой журналистов. Он чинно обошел макет, похвалил Мишку за «такую вот, знаете ли, конструктивную объективность», ткнул пальцем в пару не самых лицеприятных мест, «о которых мы, кстати, не раз уже ставили вопрос», подарил Мишке «Командирские» часы с партийной символикой и произнес в микрофон пару слов о том «как иногда полезен подобного рода взгляд на город». Всю ночь мы осторожно, по частям, переносили макет обратно в Гараж. Чтобы школяры чего не изувечили.
Мишка получил занятие на весь год. Он стал реже бродить по улицам с дворовыми ребятами, реже выезжать на рыбалку, реже являться на пивные посиделки — короче, почти прекратил вращаться в высших кругах. Днями и ночами сновал взад-вперед над своим макетом, вклеивая в него все больше правды. А иногда просто сидел, любуясь сделанным. Я искренне желал его спасти. Но не знал как. Даже отвлечь его на учебу было заведомо провальным предприятием. Мишка почти все время говорил только о своем детище. «Представляешь, я из гипса научился лепить. Скоро все парковые статуи скопирую. Совсем похоже будет!» «Я тут подумываю о том, чтобы в пруд, который у меня пленкой затянут, настоящую воду залить. Как думаешь, красивей станет?» И все — в таком духе. Хоть мне это быстро опостылело, я честно терпел и делал вид, что переживаю за каждый сантиметр игрушечного города. Но рано или поздно должен был совершит ошибку.