— ВСТАТЬ НА МЕСТЕ. УРОДЫ! РЫЛОМ В СТЕНУ!
— Во, встаем, надо пропустить. Противогаз можешь снять, только рожу в окно не высовывай, а то сгорим на хрен.
— Тоше какой-нипуть триссатый поехал?
— Нет. у них у всех свои маршруты. Это или двадцать седьмой «Б», или триста двенадцатый «К».
— А что сначит «П» и «К»?
— Ну, «К» — коммерческий заместитель, то есть всё только за наличные, а - «Б» — по братанским связям.
— РЫЛО ПО ХОДУ! ВСЕМ УРОДАМ НАЧАТЬ ДВИЖЕНИЕ!
— Все, поехали. Чего скис, мигер?
— Пошему так крупо?..
— А кого им стесняться? Тебя, что ли?
— И пошему так крясно, когта фесте урны?
— Ну, ты даешь, мигер, — как вчера родился. Урны — это же ловушки. Для отклонистов и шпионов. В них следящие системы, Как только ты бросил окурок или, там, шелуху в урну — всё: отклоняющееся поведение, просекается твой чип, и система тебя ведет. И это на всю оставшуюся — ну, то есть до второго прокола.
— Так шпионы, наферное, снают...
— Да все знают, конечно, но все равно прокалываются. Чуждый инстинкт — понял?— рано или поздно срабатывает. А нашему — и в голову не придет. В Пси-управлении придумали, контрвице утвердил. Я один раз сам чуть не влетел. Сплюнул окурок, а ветер был, и его по стене понесло. Смотрю — а там урна, и он летит прямо в нее! Я — как бампером об столб, сердце, блин, вот так. в комок, с гулькин... — куда прешь, баран!.. — ну, вот, и только смотрю: долетит или нет, а уже глазок урны в мою сторону поворачивается! И одна мысль в башке: «Всё! Прокололся! И на чем! Понаставили урн, гады, — плюнуть некуда...»
— И што?
— Окурок падает — я уже мокрый весь... На ободок упал, по нему прокатился — и свалился... наружу! А я все стою. И глазок, знаешь, так медленно, нехотя так стал от меня отворачиваться. Я еще минуту с места сойти не мог.
— Фпечатлительный ты.
— А ты поживи у нас, мигер, недельки три. Вот мы тогда с тобой и поговорим — если доживешь. Ага?
— Што са «микер»? Пошему «микер»?
— А кто ж ты еще? Папа римский? Мигер и есть, вас тут, как собак.
— Останофи! Не хочу с топой. Стесь фыйту.
— Да тебя же не возьмет здесь никто, то ж центр, здесь и я бы не взял: себе дороже. И на маршрутный не пустят.
— Пешком пойту
— С твоей то бородой? Ха, мигер! Да я еще отъехать не успею, как тебя заметут. И меня заодно.
— Са што?
— Да за рожу твою, за что!.. Он со мной не хочет! Совсем вы, мигеры, оборзели... Ладно, я сегодня добрый, скину тебя одному — он таких возит... Але, это я. Короче, у меня твой клиент... Нет, за этого — полторы. А вот подъедешь — увидишь... Где всегда.
— Пошему с моим лисом нелься?..
— По закону: старые рожи плохо влияют — негатив, понял? Всё, приехали. Сотню гони... Сиди, не подъехал еще. И в городе таких отлавливают. Да их и нет — ты хоть одну старую харю увидел?
— Некатиф?.. А кте ше?
— Только в мигрорайонах. И на ОСО... Во, подъехал. Ну, вали. Ни пуха, мигер!
— К шёрту тепя!
«Сегодня 21 августа 1998 года, четверг, 9 часов утра, и я не знаю, что мне делать. Худшее из состояний: уж лучше делать что-нибудь неправильное. Чем же это лучше, если потом все равно придется переделывать? Ну, того, что заведомо неправильно, никто и не делает, все надеются — или даже уверены, — что делают то, что надо. Или вообще не думают о том, что делают, а просто делают — и все. И это, наверное, лучшее из состояний... А с другой стороны, ведь так проколотишься всю жизнь, а потом вдруг спросишь себя — или добрые люди спросят: зачем? Зачем колотился, зачем все это было. А что «зачем»? Жить-то надо как-то... чем-то... Ну, вот, кто как сумел. И как сумел я? Да нормально. Семью, ячейку общества, создал, и даже других ячеек не разрушил. Сына растил, воспитывал, как умел; вот, большой уже, самостоятельный, в делах своих, вроде, успешный, по нынешним временам — немало. Что еще? Работал всю жизнь, поначалу даже и с увлечением; потом — без, но, что положено, делал. Не гнобил никого, ям никому не копал - какие ко мне могут быть претензии?.. А никто и не предъявляет. Ко мне никаких претензий, просто я не нужен. Без претензий ...»
«.. Чудовищное царство безобразных, в котором господствует чернь..»
— Садитесь, папаша. Куда мечтаете?