Это случилось в разгар майских зачетов. Я стоял в коридоре альма-матер с двумя девчонками, обсуждая недавнюю сдачу и последовавшую за ней бурную пьянку у кого-то на квартире. И зачет, и пьянка занимали меня не больше, чем оползни в юго восточном Китае. Но одна из девчонок — та, что носила светлые морские глаза, — вероломно захватила мое воображение и вторглась в сны. Сложив руки на груди, я с достоинством покачивался из стороны в сторону, добродушно улыбаясь их неуемному щебетанию и напряженно обдумывая, куда вставить следующую, заранее припасенную остроумность. И тут — как каменюка из пращи! — из притуалетной «курилки» вылетел Мишка
— Ты слышал — автостоянку у станции убрали! А что там теперь будет, неизвестно.
Его появление до того меня обескуражило, что я только рассеянно пробормотал:
— Какую стоянку?
— Ну, у самой железнодорожной платформы. Как утром к электричке идешь, направо посмотри!
Я был готов задушить засранца. Мало того, что испохабил светскую беседу, так еще и поведал всему миру о том, что я живу в дыре, из которой ездят на электричках.
— Вот и гадай, что мне делать, — нс унимался Мишка. — Ломать свою стоянку глупо: вдруг новую такую же сделают А оставить — тоже неправильно: не отвечает действительности...
Левочки переглянулись. Им этот парень с тонкими подростковыми усиками и длинными вихрастыми волосами явно напоминал блаженного. Вроде тех, что носятся по лесам с деревянными мечами, изображая героев Толкиена.
— Слушай. Миш, давай это... не сейчас...
— А что? Ты занят? — Мишка наконец заметил девушек. И попытался им улыбнуться. Видимо, ожидая, что я представлю его. Но я оставался безмолвен, жесток и недвижим. Помолчав еще с четверть минуты, Мишка медленно поплелся по коридору. Больше он не звонил.
Месяц прошел с того дня. С лазурноглазой у меня ничего не выгорело, но это к тому времени уже не имело важности. Ибо зарумянилось лето, дорогу к счастью преграждали только два экзамена, и грядущая вольность уже подмешала в воздух свой медовый привкус. В одну из теплых ночей меня разбудил стук в окно. Мы жили на втором этаже, и те, кто хотел вызвать меня, минуя осредников-родственников, нередко кидали в стекло всякие предметы: зимой — снежки, летом — комки земли или крышки от пивных бутылок, утяжеленные жвачкой. Я выглянул. В свете фонаря Мишкина шевелюра отливала металлом. Он яростно жестикулировал, будто его непрерывно били током. Движения были совершенно недвусмысленными: Мишка не просто хотел, чтобы я спустился. Он требовал, чтобы я спустился сию минуту.
— Спаси, помоги! Только ты можешь убедить меня, что все это сон! Скажи мне, что я сплю!
—Да о чем ты?
— Пошли, сам все увидишь. Это просто сумасшествие какое-то!
И, разумеется, поволок меня в свой несравненный гараж. По дороге я мучился самыми разнообразными предположениями: кто-то украл его макет, в гараже случился пожар, на второй этаж вселились бомжи... Словом, перебрал кучу драматических вариантов, но к тому моменту, когда ступеньки гаражной лестницы вновь заскрипели под нашими ногами, осознал, что все они мало правдоподобны. Мишка не допускал в жизнь случайностей. Вслед за скрипом я ожидал услышать не менее привычный звук щелкающего выключателя. Но его не последовало. По пояс всунувшись в чердачное отверстие, я увидел, что в комнатенке не так уж и темно. Она словно была освещена разноцветной гирляндой новогодней елки. Поднявшись выше, я едва не рухнул с лестницы. Макет весь светился огнями.
По крошечным дорогам и скверам разливался белый свет ручных фонариков, окна домов горели желтым, а на трубе комбината алела инфернально-кровавая капелька маячка. Деревца из парка отбрасывали тени на трассу, вдоль которой стояли несколько автомобильчиков — все со светящимися фарами и «габаритками». Зачарованный праздничным огнецветнем, я подумал, что, наверное, понимаю Мишку. Наверное, знаю, почему он, презрев труды и праздники, так стремится на этот пыльный чердак. Здесь помещался его собственный, ему одному подвластный мир, его сокровенная сказка, в которой он был богом, а все вокруг повиновалось изначальному замыслу.