— Культур... Культуры. Кражданка.
— Вы таки давно там не были, а?
— Четыре нетели... Поехали.
— Ой, больше! Ладно, прокатимся. А вы пока отогреетесь.
— Я не самерз. Нет!
— Ну, нет так нет. А что есть, то есть. Пристегните ваш опорно-дрыгательный аппарат, папаша,
— Я снаю. Вы фее сапотитесь о песопасности.
— В ремнях — дистанционные датчики отклонений, папаша. Не пристегнешься, так и до аварии не доедешь.
— Просекут... проткнут?
— Точно! А откуда это, папаша, у вас футболочка такая занятная: «Зидан»?
— Фугполка не моя. У меня пыла трукая.
— Так вы его, наверное, еще застали на травке? Не с ним ли поменялись?
— Нес ним... А там это что са травка и пни пот колпаком?
— Макет городского сквера качала века. Охраняется государством.
— А сачем там палки ломаные в куче мусора?
— Ото памятник, папаша. «Последняя садовая скамейка» — сейчас такие в каждом районе. У нас сейчас с памятниками хорошо, есть на что посмотреть. -«Бабочку Брэдберели» видели? Нет? Так я вам сейчас расскажу. Решили поставить памятник бабочке Брэдбери...
— Памятник папочке?
— Был такой старинный писатель. Он как-то слетал в прошлое, раздавил бабочку, вернулся — а история уже пошла по другому пути, и никто его не читает. Так вот, памятник не самой бабочке, а, в ее лице, — всей защите природы и невмешательству в ее внутренние дела.
— В ее лисе?
— Папаша, вы не придирайтесь, а слушайте. Или вы думаете, что в вашем лице поставят памятник последнему литературному редактору? Так памятники ставят тому, чего уже нет. Было два проекта Бетонели. Первый — бабочка, простершая свои бетонные крыла над двумя столицами, культурной и некультурной. Обвинили в самовозвеличивании. Он сказал, что у художника всё — автопортрет, и что Флобер — был один такой — сказал, что Эмма Бовари — это он. Была у него такая. Комиссия разделилась поровну на три части. Одни сказали: трансвестит, другие: бисексуал, а третьи: что бы у него там ни было, ужать до приемлемых габаритов. И второй проект приняли единогласно: стометровый бетонный сапог, под каблуком которого — крохотная, видимая только в смотровой наноскоп бабочка.
— Нано — это как мало? Меньше пыфает?
— У вас есть что-нибудь уже лишнее, папаша? Ну, снесите это в Сбербанк и спросите, какой вы будете иметь с этого доход!.. Так вот, когда смотрят в наноскоп, эта крохотная бабочка под давлением взгляда начинает трепыхаться и просто-таки оживает. Всем нравится, народ стоит в очереди к наноскопу, спорит, у кого сильнее затрепыхается, тропу протоптал через самозарастающий газон — и не зарастает тропа! Вот, папаша, волшебная сила искусства. Опять же: когда такой большой сапог, должен же быть в нем какой-то смысл, хоть наноскопический. Один большой искусствовед назвал это «Одой к разуму». Я только не понял, что именно, памятник или очередь.
— ВСТАТЬ, УРОДЫ! РЫЛОМ В СТЕНУ!
— Опять какой-то саместитель с пукфой?
— Нет, это надолго: наблюдателей повезли из подкомитета «ОБСЕ-Русь»: месячные скоро.
— Што скоро??
— Ну, месячные. Забыл, папаша? Бывают такие.
— У кого пыфают?
— У всех бывают, кто право имеет. Сейчас расскажу, все равно стоим. Мы теперь, папаша, самая демократичная страна, обошли даже Берег Моржового Клыка и в книгу рекордов попали. И у нас теперь каждый месяц— выборы.
— И хотят?
— Нет, потому и обошли. Никто не ходит, а кто придет, того там и заберут: отклоняющееся поведение. Да и зачем? У нас одна партия — Всеединая. И лозунг у нее: «Всё едино!» — самый народный. И в бюллетенях одна графа: «За всех».
— Опять отнопартийная система?
— Не-ет, папаша. У нас теперь двухполупартийная. Слева у нас — оппозиционная всему Наша партия избирательной демократии и олигархии большинства, а справа — оппозиционные ей сторонники Легального дефицита порядочности и разума. И все требуют изменить формулировку в бюллетенях. Наш-болы хотят «За всех по очереди», а ледепорасты — только «За всех сразу».
— А как же, если испиратели не хотят?
— А кому они нужны, папаша? Есть VIP-бюллетени досрочного, сверхсрочного и бессрочного голосования с коэффициентами от десяти к одному до ста миллионов... Похоже, тронулись?
— ПРОДОЛЖИТЬ ДВИЖЕНИЕ. УРОДЫ!
— Я нишего не понимаю.
—- Папаша, вы не одиноки...
— Когта это все так стало? Что с коротом? Все загашено, запито рекламой, какая-то тикость... Пыл великий корот... «Великий корот с опластной сутьпой» .. — та!
— Папаша, вы — поэт? Это ваши стихи?
— ...Кте нормальные люти? Кте умные люти?..