— Э э... мм, гм, вы хотите сказать, что вы... э-э, в самом деле дьявол? — выдавил из себя Семен Маркович и, не сдержавшись, истерически захихикал в кулак.
— Вот именно. Не тот, с большой буквы, но и не из рядовых. — Заметив, что Безакцизный по-прежнему продолжает хихикать, Тойфель-Мальфас растянул бескровные губы в ответной ухмылке: — Что, не веришь на слово? Доказательства требуются? О, адвокатская душа! Что ж, изволь. Сейчас ты узришь мое истинное обличие, — торжественно заявил он. И добавил: — Соберись...
— Фу-у! — с чувством произнес Мальфас-Тойфель через минуту, отступая подальше от лужи блевотины. — Посмотри, что ты натворил, едва не уделал меня. Мог бы потерпеть из вежливости. Просил же — соберись... И утри лицо — смотреть противно.
— Г-господин... э-э... барон. — выдавил из себя через некоторое время Семен Маркович, — могу я узнать, чему, так сказать, обязан вашим... э-э... визитом?
— Опять двадцать пять! Ты же сам меня вызвал.
— Да? Вот как... Но, позвольте, каким образом? Буквально, то есть ни сном ни духом...
— Ты исполнил условия ритуала, — пожал плечами дьявол.
— Какие условия?
— В шестом часу шестого числа шестого месяца на протяжении одиннадцати минут шестикратно помянуть мое имя вот какие.
— Ах, так! — почти радостно воскликнул Безакцизный. — Так уверяю вас, господин барон, это вышло совершенно случайно! То есть абсолютно! Ни сном, как говорится, ни духом!
— Какое мне дело? — вновь пожал плечами черт. — Случайно, не случайно... Он, понимаешь, ни ухом, ни брюхом, а мне — мотайся. Концы, между прочим, не близкие! — Мальфас даже плюнул в сердцах. — Короче, раз случайно, тогда я удаляюсь. Позвольте откланяться, ауфвидэрзэен, майн фройнд.
С этими словами барон Мальфас аккуратно положил сигару на край пепельницы и направился к входной двери.
— Ой! - удивленно воскликнул Семен Маркович. — Ивам Карлович, у вас пиджак сзади разрезан. И на шляпе пятно.
— Твой Иван Карлович три дня как помер, — не оборачиваясь, раздраженно бросил гость.
— Вот че-ерт! прошу прощения... Но как так, однако, умер?
— А так. Взял себе да и помер, тебя не спросил. Шесть пулевых ранений грудной клетки и два — брюшной полости, да еще контрольный — в голову; полкумпола снесло напрочь. Что ему еще оставалось?
— Я не совсем понимаю, — смутился Безакцизный, — но вот же... но как же... однако...
— Это ты про тело? — уточнил лже-Тойфель и неприятно хихикнул. — Его я временно позаимствовал, на правах старого знакомца, хе-хе! Нам, чертям, в жмурика вселиться легче всего.
— О! О! То-то я чувствую, попахивает от вас.. специфически.
— Ладно, мне пора, а то в морге хватятся.
— Один момент, постойте, погодите! — вдруг всполошился Семен Маркович. — Разрешите полюбопытствовать... а-а... что вы ожидали от своего, так сказать, визита? В смысле, для каких надобностей вас, э-э... вызывают обыкновенно? Ну, которые остальные прочие.
— Да всё всегда одно и то же, — отмахнулся черт. — Власти, денег хотят, здоровья, мужской силы, женщин, вечной жизни... да мало ли у вашего брата желаний? И не сосчитать.
— Вечной жизни? — неожиданно заинтересовался Безакцизный. — И вы это можете?
— В прейскуранте не значится, — усмехнулся Мальфас, и мертвые глаза его тускло замерцали, точно уголья в остывающей печи.
— Жалость какая! — сокрушенно воскликнул Семен Маркович. — Но почему же, почему?
— Потому, что это обесценило бы встречные обязательства клиента, — пояснил барон и вдруг подмигнул Безакцизному. — А тебя, вижу, зацепило? Будем заключать договор?
— Договор — это, в смысле, я вам душу, а вы мне что-нибудь существенное, согласно прейскуранту?
— Ну вот, видишь — ты и сам все знаешь. Так как, ударим по рукам?
— Скажите, — замялся Семен Маркович, — вечная жизнь под запретом — это я понял, но могу ли я, к примеру, оговорить для себя долгую, очень долгую жизнь?