— Библиотеку мне не пожги, нехристь! — всполошился Семен Маркович.
— Я черт, а не Геббельс.
Через пару секунд от седьмого тома сочинений Салтыкова-Щедрина осталась лишь горстка серого пепла. Черт дунул на нее и та рассеялась по комнате невесомым облачком.
— Ну что?! — торжествующе воскликнул он. — Понял теперь, как с Нечистым тягаться, бумажная душа? Так и быть — дополнительные семьдесят семь лет сверху ты себе отыграл, черт с тобою — я добрый. Зато, когда я заявлюсь к тебе в следующий раз, книги — твоей спасительницы у тебя уже не будет. Что предъявишь ты мне тогда? И вот тогда — тогда тебе придется отправиться со мной — в самое Пекло, ох, и там-то мы — ла-ла-ла! повеселимся от души, от души!
С этими словами дьявол, видимо не в силах сдержать эмоции, закружил по библиотеке, приплясывая и мурлыча себе под нос на мотив «Сатана там правит бал»: «Ла-ла-ла-ла! Ла! Ла-ла!»
Все это время Семен Маркович внимательно, с легким сочувствием, наблюдал за бароном, а потом, откашлявшись, произнес:
— В принципе, я мог бы и не информировать вас сейчас, но ваши визиты всякий раз сопряжены с появлением трупов, а я их, извините, с трудом перевариваю.
— О чем это ты? — спросил черт, прерывая победную пляску.
— По ходу нашего прошлого разговора вы сами отметили, что выбранное мной издание не является уникальным. Мне и впрямь не составило особого труда отыскать и приобрести другой экземпляр этой самой книги. Так что том, которому вы сейчас устроили столь эффектное аутодафе, — дубликат.
— Врешь! — взревел дьявол; когда бы в теле, в котором он сейчас пребывал, оставалась хоть капля крови, он наверняка побагровел бы от злости, а так лицо его только еще сильнее налилось трупной синевой, местами даже позеленев. — Где тогда оригинал?! Изволь предъявить!
— Оригинал сохраняется в банковском сейфе, запаянный в платиновую капсулу.
— Адрес банка! Живо! Я должен удостовериться!
— Разумеется, — согласился адвокат, с готовностью называя Мальфасу адрес, — только, прошу вас, держите себя в руках, не надо больше актов вандализма, имейте в виду...
Но дьявол, не обращая на Безакцизного внимания, как давеча сунул левую руку по самое плечо куда-то а иное пространство и принялся лихорадочно там шарить. Неожиданно он пронзительно взвизгнул и поспешно, изрыгая хулу и проклятия, выдернул руку. Семен Маркович с удовлетворением отмстил, что материализовавшаяся конечность изрядно обуглилась и аж дымится.
— ...имейте в виду, — закончил он, — что капсула с книгой помещена в сосуд со святой водой.
— Чертов, чертов адвокат!!! — завопил барон, тряся искалеченной рукой. — Хитрожопая бестия!I Твое место в аду!. У тебя же Пятый Росщеп Злых Щелей на лбу отпечатан! Чтоб-тебя черт побрал! Ну погоди — ужо я тебе..!
Так и не конкретизировав до конца своей угрозы, дьявол в дыму и пламени провалился сквозь пол, вероятно, на ковер к руководству. И более уже никогда Семена Марковича Безакцизного не тревожил.
Потому что недаром говорят: хороший адвокат и черта закружит.
ОЛЕГ КОМРАКОВ
И зверь во мне ревет
Рассказ
Я люблю полнолуние. Я чувствую его, я жду его. В сердце Логова, на подстилке из соломы, я как будто слышу тихий шепот. Он зовет меня туда, наружу, где лунная дорожка колышется на волнах. Кровь во мне бежит быстрее, а сердце начинает биться сильно и часто. Все чувства становятся острее. Я легким прыжком вскакиваю с подстилки и потягиваюсь. Мое тело, огромное, сильное и ловкое тело, в полнолуние как будто меняется и становится еще сильнее и ловчее. Я плавно и бесшумно бегу по коридорам Логова. Мышцы напряжены, спина полусогнута, шерсть на загривке дыбится, а верхняя губа приподнимается, обнажая мощные зубы. Нет, это не улыбка, это оскал! В полнолуние я неуязвим и непобедим, в полнолуние я бесстрашен... Да, в полнолуние я бесстрашен настолько, что даже осмеливаюсь выйти из Логова наружу. Конечно, ухожу я недалеко и утром я все равно возвращусь обратно. Ведь у меня нет и не будет другого дома, кроме Логова.
Я останавливаюсь за один поворот до входа и осторожно нюхаю воздух, идущий снаружи. Я не хочу, чтобы меня увидел кто-нибудь чужой. Никто не должен знать о том, что я каждое полнолуние выхожу из Логова, никто и не знает... кроме одного человека... Мы встретились в точно такое же полнолуние несколько лет тому назад. Я бежал к выходу и, как обычно, остановился и принюхался... и почувствовал запах человека. Я уже собирался повернуться и уйти назад, в сердце Логова, когда снаружи раздалась песня. Ее звуки отражались от стен коридора, так что разобрать мелодию и слова было непросто, но все равно я не мог не узнать эту песню. Ведь это одно из немногих воспоминаний из моего детства. Из того времени, когда жил не в Логове, а где то в другом месте. Я не помню, почти ничего не помню ни об этом месте, ни о тех людах, что были вокруг. Но я смутно помня печальный женский голос, нежные руки, тонкий запах благовоний, лицо в ореоле темных волос и слезы... Мама... Она пела, когда качала меня на руках. А вот теперь я слышу ту же самую песня здесь, у входа в Логово, и поет ее женщина. Я заколебался. Я не хотел, чтобы меня кто-то увидел, и в то же время меня тянуло туда, наружу, узнать, кто та женщина, что пришла к моему дому и поет столь дорогую для меня песню. Я как мог отгонял от себя мысль, что это могла быть мама... Нет. этого не может быть. Что ей здесь делать, после стольких лет? Но вдруг... вдруг!