Я рванулся вперед, потом отступил назад. И, пока я нерешительно топтался на месте, песня умолкла. Почти тут же, без перерыва, зазвучал тот же голос, но песня была уже совсем другая. Гнетущая, монотонная, тоскливая и, как ни странно, при этом удивительно притягательная. Зверь во мне потянулся к этой песне, потянулся туда, наружу, и я не мог противостоять его любопытству В полнолуние зверь во мне сильнее человека. И я осторожно подошел к выходу, переступня порог, привычно сощурив глаза от лунного света...
Она стояла на утесе у самого края. Спиной ко входу и ко мне. Длинный белый плащ. Две черные косы протянулись к поясу. Руки подняты вверх, всем телом она устремлена к небу и луне. Серебряные змеи-браслеты, как будто живые, обвивают запястья. И этот голос. Низкий, глухой, гнетущий. Никогда бы не подумал, что у женщины может быть такой голос. От ее голоса и от той мелодии, что она выводила, шерсть вставала дыбом, плечи словно сами собой сгибались, а внутри нарастало желание взреветь. Дико и тоскливо. Мне не хотелось реветь, нет, я ведь человек, пусть лишь наполовину, я не хочу поступать как зверь, но в полнолуние я не могу бороться со зверем во мне, слишком он силен. И я заревел...
Она не испугалась. Нет, ни капельки не испугалась. Она лишь прервала песню, повернулась ко мне и приложила палец к губам. Всего лишь. Но зверь во мне тут же испуганно затих. А она отвернулась от меня, снова подняла руки к луне и продолжила свою песню. Я чувствовал, что зверь хочет снова зареветь, но не делает этого из-за ее запрета. Она сумела сделать то, что мне никогда не удавалось, она сумела укротить зверя во мне в ночь полнолуния. Без слов, одним только жестом. Я смотрел ей в спину со страхом и уважением перед ее загадочной силой. Когда она закончила петь, то подошла ко мне. Тонкое, бледное лицо, легкая улыбка на губах. Я неожиданно понял, что она совсем молода, едва вышла из детского возраста, и что ростом она едва доходит мне до груди. Я мог убить ее одним ударом кулака, но знал, что никогда не смогу этого сделать. Я боялся ее. А она меня — нет. Ни в лице ее, ни в движениях, ни в запахе не было и тени страха. Она поднялась на цыпочки и провела ладонью по моей шее. От прикосновения ее ладони сердце на секунду замерло, а потом забилось чаще.
— Ты понимаешь человеческий язык?
Я фыркнул и прянул ушами. Я не мог ответить. Мой язык — язык зверя, но слух у меня человеческий. Не знаю как, но она поняла меня:
— Что ж, отлично. Значит, это ты — тот, кем пугают детей. Я не знала, что ты ночами выходишь наружу... — она встряхнула головой и капризным голосом произнесла. — Ты слишком высокий, мне неудобно. Наклонись, я хочу рассмотреть тебя получше.
И зверь во мне, безжалостный неуправляемый зверь послушно склонился перед ней. Так началось наше знакомство.
Она приходит к Логову почти каждое полнолуние. Поет, стоя на обрыве над морем. Потом садятся на обрубок дерева, что лежит возле входа в Логово, и начинает говорить. Просто так, обо всем, что придет на ум. Дворцовые сплетни, политика, городские новости. Но больше всего она любит рассказывать о тех землях, которые лежат за морем. Она перечисляет названия стран и городов, о которых услышала от гостей во дворце или от служанок. С мечтательной улыбкой рассказывает о приключениях, которые ждут смелого путешественника. О соленом морском ветре, бьющем в лицо, о парусах, раздувающихся на ветру, о верных друзьях и коварных противниках. Она говорит все быстрее, все страстнее и убежденнее, и я проникаюсь ее чувствами. И мне тоже хочется плыть на корабле, проходить узкими и опасными проливами в многолюдные и шумные морские порты, сражаться с морскими чудовищами, разгадывать загадки древних городов... Но что толку в таких мечтах? Мы оба пленники. Она не может вырваться ни из дворца, ни с этого острова, а я... Я — чудовище, которым пугают детей. Да, я мог бы покинуть Логово, мог бы пойти к людям, и чем бы это закончилось? Меня попросту убили бы, вот и все. Логово — мой единственный дом. Не потому, что я так хочу, а потому, что другого дома у меня нет и не будет.