Люди посмотрели на Седрика Кавалама, верного слугу умершего Касария. Смутившись от неодобрительных взглядов вельмож, внезапно обративших на него внимание, он быстро склонил голову.
– У… уже все подготовлено, сир. Это ведь последняя воля вашего отца. Нельзя же просто взять и отмахнуться от желания владыки этих земель!
Фредерик окатил своего недогадливого подчиненного холодным взглядом.
– Ах, вот оно как! Значит, ты готов взять на себя долг в двадцать миллионов золотых?
Севитасы понимали, что хитрые многоходовые игры с эрцгерцогом Аксиаским не сработают. Честность – верный способ сохранить его доброжелательность.
– Все… всего лишь ради денег… Из-за каких-то денег вы готовы лишить вашего отца последней надежды? Риетта Тристи должна вечно служить лорду Касарию в загробном мире…
– Преданность, способная тронуть до слез. – Киллиан презрительно фыркнул.
Внезапно перед Каваламом мелькнуло острие меча – эрцгерцог обнажил клинок, замахнулся, и речь молодого слуги, почитавшего своего владыку, прервалась. Лица собравшихся мгновенно побледнели. Даже рыцарь-охранник, стоявший поодаль от Фредерика, не успел среагировать. Под тяжелым взглядом эрцгерцога острие меча коснулось его ладони. Аксиас наклонился, медленно растянув губы в улыбке.
– Что ж… я не успел подготовить подношение для Касария в его последний путь… так что ты отправишься вместе с ним и будешь вечно ему служить. Мне кажется, что его верный слуга, готовый прислуживать ему денно и нощно, и есть самый лучший подарок.
Когда Киллиан взглянул на орудие смеющимися глазами, а затем поднял меч в сторону Седрика Кавалама, лицо того побледнело.
– Это станет невероятно красивой и поучительной историей. Касарий определенно обрадовался бы такому раскладу.
Седрик замер и отступил в холодном поту. Эрцгерцог Аксиаский ухмыльнулся. Его сладкий голос обрушился на голову бедняги смертным приговором.
– Отказ не принимается.
В тот момент, когда Киллиан убрал ладонь от меча и сделал шаг вперед, колени Кавалама подкосились, и он упал на землю.
– Я… я… я переступил черту! По… по… пожалуйста, пощадите!
Вокруг эрцгерцога и семьи графа собралась толпа. Рыцарь-охранник подошел к служанкам, передал им приказ господина. Те, склонившись друг к другу, неразборчиво о чем-то переговорили, а затем, придерживая Риетту с двух сторон, развернулись назад. Вся процессия внезапно остановилась, когда девушки подошли к Севитасам. Окружающие засуетились и начали перешептываться.
Обессиленная женщина не понимала, о чем все говорят, и просто следовала за служанками. Они помогли Риетте вежливо поприветствовать эрцгерцога Аксиаса. В одурманенном состоянии, не осознавая, что делает, девушка неуклюже опустилась в реверансе. Рыцари Киллиана, не говоря уже о самом Фредерике, не осмелились попросить эрцгерцога убрать оружие – его обнаженный меч все так же оставался у него в руке. Киллиан невозмутимо направил клинок в сторону Риетты и кончиком орудия поднял черную вуаль. В следующий миг перед мужчиной предстало безучастное лицо бледной, но невероятно красивой женщины. Не в силах прийти в себя, она медленно моргала, глядя перед собой замутненным взором небесно-голубых глаз. Взгляд эрцгерцога скользнул по ее ладной фигуре. Он слегка улыбнулся, дернув уголком рта.
– Красивая.
Киллиан наклонился к ней и, словно утомленный под весенним теплым солнцем демонический зверь, нежно поприветствовал:
– Ну здравствуй, моя искусительница.
В эту же ночь, войдя в покои, предназначенные для почетных гостей Севитаса, Киллиан обнаружил, что его спальня уже занята. Риетта, с красивыми ниспадающими на плечи волосами и в полупрозрачном ночном одеянии, растерянно сидела на краю кровати. Только завидев его, она встала, чуть пошатнувшись, и поклонилась, приветствуя эрцгерцога:
– Ваше высочество.
Ее голос был тихим, хриплым и совсем слабым.
– Спасибо, что спасли мне жизнь… Это честь – служить вам.
Для женщины, что должна подарить ему счастливую ночь, у нее было слишком испуганное выражение лица.
«Понимает ли она, что говорит?» – подумал Киллиан. Казалось, душа покинула ее тело.
– Теперь мне непонятно, правильно ли я поступил, спасая тебя.
Он подошел к Риетте и приподнял ее лицо за подбородок. Его взгляд столкнулся с остекленевшими глазами, пустыми и совсем безжизненными.
– Уже на живого человека-то не похожа.
От его слов на ее безразличном лице, наконец, что-то проступило, и она ответила:
– Простите меня…
Киллиан цокнул языком.
«Искусительница, тоже мне». Он оставил женщину в покое и отвернулся.