И началась охота. Я, как крыса, вновь шнырял по коллекторам и подвалам. Снова снайперы, засады, мины-ловушки... Но все это длилось недолго — всемирный кризис пришел к своему логическому завершению, и началась такая резня, что всем стало не до меня. И я тихо собрался и уехал в Дакоту, на заброшенное ранчо своего деда. Два года я ловил форель. Я поймал чертову уйму форели. И хариуса. И щуки... Каждый день я шел к реке, швырял блесну, возвращался, жарил рыбу себе и кормил чудовищно ленивого и толстого кота по прозвищу Огромный Рыжий Монстр. Рыжий Монстр пришел однажды из леса, потерся об мою ногу, посмотрел в глаза и остался жить. Пожалуй, он был единственным существом на свете, способным выдержать мой взгляд. Мы с ним ладили.
Через год такого существования я вытащил терминал и попытался узнать, что происходит в мире. Пытался я напрасно. Терминал был заблокирован, как, впрочем, и вся сеть США. Поковырявшись пару дней, я выяснил, что сеть выведена из строя навсегда. В мире правили бал кланы индийских и китайских хакеров. Зашвырнув терминал в самый дальний угол, я собрал на скорую руку всеволновой трансивер и просидел неделю, перебирая настройки. Из коротких передач я узнал, что Нью-Йорк разрушен во время выступлений антиглобалистов. Выступления эти переросли в войну, и война охватила весь запад, от Мэна до Джорджии. Правительство не в силах контролировать ситуацию, и президенты сменяются один за другим. В Бразилии — голод, в Аргентине — голод и чума, в Колумбии и Венесуэле — голод, чума и всеобщая резня с переменным успехом. Россия задавила Евросоюз экономическими санкциями, в Париже литр бензина стоит дороже нового автомобиля. А новости с Ближнего Востока оказались настолько страшны, что я взял топор и разнес приемник вдребезги. Потом выпил залпом весь свой небольшой запас спирта, схватил спиннинг и побежал к реке.
Прошел еще год. По ночам зеленое небо спускалось вниз, и я начинал отбрасывать кривую желтую тень. Красные всполохи разрывали его, деревья сочились голубым дымом. Я внезапно понял, что больше не могу так жить. Больше не могу быть здесь. Я захотел к океану. Но — к океану ли? И я этого захотел или вовсе не я? Как бы там ни было, я оказался здесь, в Майами. Пустой, как бутылка из-под «Джек Дэниэлс».
Майами. Я шел по набережной — двухметровый громила в черном плаще. В непроницаемых черных очках на сером, неприятном лице. Свои длинные седые волосы я прикрыл черным платком, завязанным на затылке в узел, заодно скрыв два страшных шрама, идущих от макушки к вискам. Пышные блондинки в бикини оборачивались и смотрели на меня, мужчины что-то шипели, чайки в небе, видно, почуяв неладное, устремились куда-то со всей своей птичьей скоростью. Вероятно, на Кубу...
Я смотрел поверх мачт на океан и чувствовал, что пустота внутри меня не заполняется, а, наоборот, растет. Он ворочался там, вдали, огромный, бесконечно равнодушный, презрительно спокойный. Когда-то я любил океан. Но теперь... Океан стал для меня обманом. Мы с ним оказались в разных вселенных. Океан просто был там. Был для себя. Я тоже был просто для себя. Мир в себе.
Мир во мне был пуст. Он был наполнен пустотой. Дикий бред. Впрочем, то, что я видел, то, что навсегда отразилось в моих глазах, и бредом назвать нельзя. Это реальность. Реальность изнутри. Реальность...
— Гордон?
Я замер, глядя в упор на человека за барным столиком. Черные очки. Серое лицо, обрамленное седой бородкой... Я его узнал. Я не мог его не узнать. И тут же мозг мой словно взорвался, переполненный лавиной чувств. Я пошатнулся. Мир сделался непередаваемо зеленым, и со всех сторон ко мне кинулись серые призраки. Я одернул плащ и потянулся за пистолетами.
— Гордон! Это я...
Все прошло. Видимо, для этого я и приехал в Майами. Я слабо улыбнулся и шагнул к столу.
— Привет, Барни... Черт, давно не виделись.
Барни Калхун. Когда я пришел на работу в «Черную Мессу», первым сотрудником, с которым мне довелось общаться, был именно он. Барни проводил со мной инструктаж по личной безопасности, водил меня по закоулкам третьего уровня «Мессы», рассказывал о людях, с которыми мне предстояло работать. Этот плотный здоровяк с несомненными индейскими корнями впоследствии стал единственным человеком в «Мессе», с кем я поддерживал приятельские отношения. Мои коллеги — ученая братия — сразу отнеслись к моей персоне с некоторым недоверием. «Эй, Гордон! Твоим профилирующим предметом в университете был бейсбол?» Я был на полфута выше самого высокого из них. Черт! Но это ничего не значило! Я окончил университет в семнадцать лет, а в девятнадцать опубликовал свой десятый научный труд! Через два года я уже заведовал лабораторией, а когда экспериментально подтвердились мои выкладки насчет резонансного проникновения, шуточки сменились неприкрытой завистью. А Барни... Мы любили посидеть в баре третьего блока за кружечкой пива и поговорить о боксе. Изредка я заезжал к нему в Нуэво-Мейо, и по вечерам мы играли в бридж, его дети копошились у наших ног, а его жена, полненькая хохотушка Мегги, делала утку по-ливански. Потом мы сидели все вместе на веранде его огромного дома и смотрели на яркие звезды Аризоны...