Станислав Сергеевич в мою палату сейчас заходит редко, что ему тут делать? Я же этот... как там меня? — безнадежный. Он как-то сказал: овощ. Кому — не помню, кажется, папе.
Я не всегда лежу, иногда встаю. Ну, не то чтобы встаю... Как бы это объяснить?.. Я остаюсь лежать, но могу видеть себя. И не только себя. Могу выходить из палаты и гулять по коридорам клиники. И меня никто не видит, а я все вижу. Когда встаю, на себя не смотрю уже. Раньше смотрел, теперь нет. Неприятно. Знаю, что это я, а не узнаю. Глаза закрыты, белый весь какой-то, прям почти голубой, а веки точно голубые. Худющий! Весь в проводах, трубки какие-то — изо рта, из носа торчат. И подстрижен коротко. Я до того, как сюда попал, никогда так коротко не стригся. И мама была не против, что я косматый хожу, ей это даже нравилось. Бывало, ухватит меня за волосы (не больно, ну, может, самую малость), потрясет мою голову и говорит: «Ты мой косматулька!». Потом возьмет массажную щетку и давай меня расчесывать, лохматить. Дорасчесывает до того, что волосы дыбом стоят. И смеется мама, счастливо так. А я на себя в зеркало посмотрю — дикобраз и дикобраз. Вот когда волосы улягутся, электричество из них выйдет, я себе нравлюсь... нравился. Прическа, как у Стасика Пьехи, говорила мама. Он тогда популярным был. А теперь, интересно, он такой же популярный? И такая же у него прическа, как тогда была?
Теперь... Теперь я на Стасика не похож. Не нравлюсь я себе теперь. Да разве может эта мумия кому-то понравится?.. А ведь маме нравится. Она, когда приходит, все время меня целует и по голове гладит. И по рукам, по лицу. Говорит: «Ты у меня самый красивый, Сереженька». Странно... А может, это только я себя таким вижу, а мама меня видит таким, каким я был четыре года назад?..
Я ничего не чувствую — ни маминых поцелуев, ни ее прикосновений и поглаживаний. Ничего не чувствую. Но я знаю — как это. Я помню.
Губы у мамы мягкие, нежные. Когда целует, я потом долго это место чувствую... чувствовал.
В общем-то, иногда и сейчас мне кажется, что я чувствую мамины поцелуи. Но это не так, просто представляю. Я ведь овощ.
Но вспоминать и представлять могу.
Мама у меня хорошая, добрая. Я люблю ее. Она... родная.
А папа от мамы почему-то ушел. Ушел примерно через два года после того, как я сюда попал, к другой тете ушел жить. И у меня сейчас сестричка есть, но я ее никогда не видел, только слышал, как мама с папой разговаривали, когда случайно пришли в одно время. Они всегда в разное время приходят, но тут, наверное, кто-то из них перепутал, скорей всего папа.
Сначала они молча у моей кровати сидели. Потом папа спросил: «Ну, как ты живешь, Наташа?». Мама пожала плечами и ответила: «Нормально». Потом они опять долго молчали, папа уже уходить собрался, но вдруг мама спросила: «А ты как?». Ну, папа ей и стал рассказывать. Долго, подробно. Мама его не слушала, а я слушал. Тогда я и узнал о сестренке. Ее папа Наташкой назвал. Почему Наташкой? Так же мою маму зовут — Наталья Андреевна. Может, папа свою дочь в честь мамы назвал?.. Мама его не спросила об этом. Мне очень хотелось спросить, но я же не могу.
Наверное, свою сестренку Наташку я уже никогда не увижу, потому что... Потому что. Вчера узнал... кое-что.
Вчера снова мама и папа пришли в одно время. Их Станислав Сергеевич вызвал. Разговаривали они в кабинете Станислава Сергеевича. Вернее, так дело было.
Сначала мама пришла и долго сидела у моей кровати. Почему-то все время плакала. Целовала меня, гладила и говорила разные ласковые слова. А глаза у нее были... Мне хотелось приподняться с подушки, прижаться к маме, погладить ее по узкой спине (мама тоже стала очень худой, почти такой же, как я) и успокоить, сказать что-нибудь. Не знаю что, но очень хотелось. Потом папа пришел, но он даже в палату заходить не стал. Постоял в дверях, глянул на меня, но тут же опустил глаза, сказал маме: «Пошли, Станислав Сергеевич нас ждет в своем кабинете». Мама встала и ушла вместе с папой. Я тоже встал и пошел за ними. По дороге к кабинету я немного задержался. Встретился в коридоре с дядей Женей...
Ах, да! Я же говорил, что меня никто не видит во время моих прогулок по клинике и что я ни с кем не общаюсь. Это не совсем так. Дядя Женя видит. Мы с ним иногда встречаемся и разговариваем. Дядя Женя тоже овощ, как я. Он недавно здесь, с месяц. Лежит в такой же, как и я, палате, только я на втором этаже, а дядя Женя на третьем.
Всего в клинике три этажа, если не считать подвала, где морг (там покойники лежат) и чердака (там никто не лежит, только хлам всякий). В подвале я только раз был и больше туда по своей воле ни за что не сунусь. О том, что я там увидел, позже расскажу...