— Д-да-да, сейчас, я — вот, пожалуйста... з-заезжайте еще...
— За руль, Ахмат, здесь время не деньги, а — как поэт в России — больше, чем деньги.
— За два часа будем — как сказал. За полтора! Только, Инго, я не понимаю...
— Ого! Так и за час будем. А что мы так официально: «Инго, Инго»? Друзья меня зовут просто Сунни. А признайся, не ожидал? Ты только не отвлекайся, на такой скорости это вредно. Люблю маленькие фокусы. Впрочем, это часть моей профессии.
— Тайна фирмы, да? Но он же белый был!
— Ну-у, это-то не тайна. Я перепрограммировал цвет, это же смартомобиль. Зачем? Ну как зачем — здесь два раза в одной оболочке не появляются, не принято. Глупо? А при чем здесь ум? Ограничен ум человеческой машины, и не он водитель ее. И не надо так уж с ней носиться. Ах-ах, каждый уникален, каждый неповторим! А все различия только из-за того, что производство не отлажено. Поэтому один потом слишком медленно разгоняется, а другой слишком много жрет на сто километров.
— Модели разные.
— Да, кто-то повышенной проходимости, а у кого-то задний привод, но это не важно; важно то, что водила прет без тормозов, без навигации, не переключаясь, только знай давит на акселератор. Человечество не научилось соблюдать скоростной режим, оно разогналось в цивилизации, как в гоночном болиде, и не справляется с управлением, но еще не понимает этого и гонит, гонит. Оно дает себе все новые пинки и летит, периодически обгоняя свое время и свой собственный поросячий визг. И знаешь отчего верещит человеческий подсвинок? Это та стрела, которую он на минуточку обогнал, попала ему в зад.
— Какая стрела?
— Каленая. Стрела времени. Раньше как говорили? В человеке все должно быть прекрасно отрегулировано: И движок, и коробка, и рулевое, и тормоз. Чтобы нигде не стучало, ничего не сыпалось и ниоткуда не воняло бензином. И тогда он, если повезет, благополучно отбегает свой ресурс. А теперь нет, теперь не то. У тебя еще всё в порядке, ты еще и полтинник не накрутил, а уже всё изменилось: технические условия, нормы по выхлопу, требования к экономичности. Новых скоростных режимов ты не выдерживаешь, на новое топливо перейти не можешь. У тебя всё в порядке, у тебя огромный невыработанный ресурс хода, у тебя даже лак и никель еще не облезли — а ты уже ни на что не годен, никому не нужен, и место твое на свалке. Ускорение морального износа человека — вот итог всех его ускорений.
— Всё когда-то изнашивается.
— Ух ты какой философ! Но ты ведь застал уходящий мир отцов — оглянись, сравни. Твои предки рождались, взрослели, входили в жизнь, проживали ее, сколько каждому было отпущено, и уходили в старость, как в первую могилу.
— У нас стариков раньше смерти не хоронят.
— Да, для многих старость тоже была насыщенной жизнью, хоть и замедленной; в могилу их не подталкивали. У существования была протяженность, человек длительно жил в полноте доступной ему жизни...
— И сейчас так.
— Уже не так, и это только начало. Смотри: человек взрослеет, учится, собирается выйти в ту жизнь, к которой его готовили, выходит — а она уже другая. То, что он узнал и выучил, уже устарело; он не знает программ, с которыми надо работать: они сменились; его учили на старом железе, а уже пришло новое, совсем другое.
— Ну, доучиваются же.
— Да, но как, за счет чего? Еще дюжины школьных лет или полудюжины институтских уже никто не даст, надо уже работать, а человек не готов. И он доучивается на ходу, взахлеб, сужая до минимума участок жизненного фронта, на котором старается догнать уходящую вперед волну прогресса. Он старается удержаться на ней, судорожно цепляясь за обломки рассыпающихся, расползающихся под руками, на глазах исчезающих знаний. Но продержится он недолго: волны накатывают всё чаще, бегут всё быстрее, уцепиться уже не за что, он еще сколько-то побарахтается с выпученными глазами — и всё, очередная волна накроет его, и он навсегда исчезнет с поверхности. Дальше тишина. Ну, может быть, еще просуществует какое-то время на дне, перед тем как пополнить собой осадочные породы, но это уже не жизнь. Ты хорошо плаваешь?
— Нет. У нас не плавают.
— Тем легче тебе представить. Короче, вместо широкого яркого полотна долгой деятельной жизни, сегодня перед новорожденным куцый шагреневый лоскуток, съежившийся еще до его рождения. Слишком много человек желал, слишком нетерпеливо сокращал, сжимал время — и вот оказалось, что это было время его жизни. Но он уже так раскрутил маховик своих желаний, что остановить его не может, даже если бы понял, что происходит, а он еще и не понял. Вот тебе и ум! А ведь эта кожа была прямым, ясным и, смею сказать, изящным предупреждением человеку. «И что есть безумие, как не безмерность желания или могущества?» Нет, как хотите, а это было недурно! Но что же человек? Прочел — и добавил в машину пару. Он сожмет время своей жизни в точку, и это будет точка в конце его истории, а маховик его желаний будет продолжать крутиться вхолостую, уже без него.