Значит, на самом деле пора...
Капитан что-то кричал, но Белек не слышал. На уши навалилась ватная тишина. Ноги холодели. В голове звучали чьи-то голоса. Реже и реже билось сердце.
«Вот, пожалуй, и конец. Обидно только, что напрасно все. Найдут ведь девку-то. Найдут...»
Холод поднимался выше, заливал грудину. Кто-то звал, настойчиво, кто-то знакомый, родной... Звал давно забытым именем...
— Мама?.. — Белек удивленно распахнул глаза.
И застыл.
— Отошел, — капитан выпрямился.
Постоял секунду, словно борясь с собой, потом все же не выдержал, прикрыл покойнику веки. Как-то странно тот смотрел на мир...
У входа в бункер капитан остановился. Что-то заставило его обернуться.
— Тьфу ты!.. — поморщился.
После разговора со стариком душа не на месте. Чудится черт-те что... Прав он в одном: сомнения, они солдату ни к чему. Капитан отбросил лишние мысли и решительно шагнул в темный проем...
Если бы капитану или кому-то из его бойцов пришло в голову оглядеть местность через оптику, то они, пожалуй, удивились бы. Тело старика облепили голубоватые плазмоидные образования. Облепили настолько плотно, что со стороны казалось, будто оно покрыто синеватым саваном...
...Фонарные лучи скрестились на измученной женщине, что сидела на залитом кровью одеяле, прижимая к груди грязный сверток.
— Вот она...
— Ну-ка, дай сюда! — капитан вырвал сверток из рук роженицы, брезгливо развернул тряпицу.
— Ха! Гляди-ка, пацан! — через плечо заглянул Скворец, улыбнулся. -=-Белобрысенький... Белек...
Капитан молча вернул младенца матери. Постоял, раздумывая о своем. Достал из кармана брелок с игрушечной машинкой. Когда-то он носил на этом брелке ключи. От дома... Его ждали в том доме... Когда-то...
— Возьми, — капитан протянул брелок женщине. — Игрушка будет, когда подрастет...
ЕЛЕНА КУШНИР
Альманах старого Мура
Рассказ
«Знаю, Господи, что не в воле
человека путь его, что не во власти
идущего давать направление стопам своим».
Иеремия, 10:23
Криспин Уиллик был никудышным человеком. Мать считала его прирожденным бездельником, отец — слюнтяем, а жена — эгоистом.
Родители умерли, жена Молли ушла много лет назад, детей не было, поэтому сейчас он был полностью предоставлен самому себе во всем своем безделье, слюнтяйстве и эгоизме. Вот так-то вот.
Криспин работал сотрудником архива Публичной библиотеки, расположенной на нижнем этаже здания, с незапамятных времен оккупированного Историческим обществом. В архивах было сыро и скучно, как в разграбленном склепе. Блага цивилизации вроде климатических установок в библиотеке не наблюдались. Собственно говоря, само существование и библиотеки, и общества, и архивов казалось странным капризом городских властей, по непонятным причинам до сих пор не построивших на месте архаичного мастодонта торговый молл или представительство какой-нибудь корпорации.
Впрочем, Криспин над этим вопросом не задумывался. Этот вопрос его не интересовал. Вопросы его вообще интересовали редко.
Криспин Уиллик вел, что называется, растительное существование. Каждое утро он вставал ровно в 7.00, варил себе кофе в старомодной турке (химический заменитель корицы, химический имитатор кориандра, две ложки химической симуляции сахара), жарил яичницу, выкуривал сигарету и отправлялся на работу. Около часа дня он съедал свой ланч в столовой для сотрудников библиотеки, затем возвращался в архив, покидал его ровно в 17.00, по дороге домой покупал в супермаркете пиццу, ужинал, смотрел старинные фильмы, умывался и ложился спать.
У Криспина Уиллика был единственный друг — Джереми Левин, менеджер по продажам крупной пивной корпорации. Джереми представлял собой антиидеал производителя пива: худой, сухой, желчный и подвижный. Он ненавидел пиво. Такова была его натура. Если бы Джереми работал на производителей кроватей, то ненавидел бы кровати и спал на полу. Возможно, то была ненависть к необходимости работать вообще.
Криспина и Джереми объединяла любовь к старому кинематографу. В пятницу вечером они встречались и вместе шли в исторический бар «Касабланка», стилизованный под фильм с Хэмфри Богартом и Ингрид Бергман. В баре Джереми заказывал виски, то же делал и Криспин, втайне любивший пиво, но не желавший огорчать товарища. Попивая напитки, они вели неспешную беседу о давно ушедших временах и великом кино. После этого Криспин отправлялся спать, а Джереми возвращался домой к жене и сыну — юному обаятельному лоботрясу Робби.