На выходных Криспин подолгу спал, читал, смотрел кино и ходил гулять в ближайший от дома парк, где выкуривал несколько сигарет, сидя на пластиковой скамейке. Поскольку курение в общественных местах было запрещено, ему постоянно приходилось платить штраф, начисляемый в виде ежегодного налога из зарплаты. Так было удобнее, чем расплачиваться отдельно каждый месяц. Кроме того, он платил налог в Общество потенциальных раковых больных. Да, сигареты в их время стали недешевым удовольствием. Но никаких других удовольствий, помимо курения да встреч с Джереми, у него не было, поэтому Криспин не жадничал и не жаловался.
Такова была жизнь Криспина Уиллика. Не лучше, но и не хуже, чем у других, пожалуй.
Между тем, приближалось невероятное, колоссальное, волнующее событие. Течение веков вело к смене тощих корявых цифр на несколько толстеньких нулей в хронологии мира — близился Миллениум, обещавший стать просто волшебным. Обещания давало правительство, поэтому им никто не верил. Зато празднества — и какого празднества! — ждали все.
Чего только не планировалось! Массовые гулянья на площадях и элитные карнавалы в частных замках, феерические вечеринки в ночных клубах и костюмированные парады, зажигания елок, сжигания елок, ритуалы, богослужения, модные показы и модные полеты для желающих встретить Миллениум на борту космического корабля.
Человечество предвкушало загул и похмелье.
Один Криспин Уиллик плевать на все это хотел. И со Спасской, и с Эйфелевой, и с Пизанской, и с башни Биг-Бена, которые украшались к празднику.
Каталогизация антикварных изданий «Альманахов старого Мура», которые под страхом смерти доверило ему начальство архива, занимала его куда больше грядущего Миллениума. Подумать только, настоящие бумажные издания! Немало на свете нашлось бы коллекционеров, готовых ради обладания подобными на что угодно — от поджога библиотеки до убийства всех лондонских жителей.
Криспин наслаждался: приходить на работу и трепещущими пальцами перебирать бесценные страницы, надежно спрятанные в непроницаемую защиту, хранящую хрупкие листы от разрушительного воздействия времени, как хрустальный гроб красоту Белоснежки. Подносить их к лицу в попытках уловить отголосок бумажного аромата. Изучать их, благоговейно занося тексты в электронную память архива, страшась утерять единую драгоценную запятую. Закрывать глаза и воображать себя лондонцем образца 1899 года, сидящим перед виртуальным камином в сюртуке и джинсах тех дней, смакующим настоящее янтарное пиво, а не ту дрянь, что гонит корпорация Джереми, и листающим страницы — еще не пожелтевшие от времени, белые, как зубки Молли в тот день, когда он рассмешил ее на той вечеринке и набрался смелости спросить, а что она делает завтра вечером...
Разве это не было во сто крат интереснее и лучше, чем какой-то дурацкий Миллениум?
В пятницу вечером они с Джереми, как всегда, сидели в «Касабланке» и обсуждали неприятную новость. Корпорация развлекательных заведений «Веселый Роджер» выкупила бар у нынешних владельцев и собиралась открыть на его месте один из своих безликих притонов.
— Что же тут будет? — тоскливо спросил Криспин, бросая заранее ностальгический взгляд на один из настенных плакатов, изображающих сцену из фильма — мужественный, мрачный Богарт в низко надвинутой на лоб шляпе сжимал в своих объятиях прекрасную Ингрид.
— Бордель, скорее всего, — уныло ответил Джереми. — Что они теперь открывают? Какое-нибудь разноцветное уродство под названием «Веселые титьки» или что-то вроде.
— Публичных домов в Лондоне больше, чем обычных, — мрачно сказал Криспин.
— Везде так, — Джереми философски пожал плечами. — С тех пор, как узаконили.
Погруженные в невеселые мысли, друзья молча пили. В баре было тихо — мало кто теперь интересовался кинематографом прошедших эпох, разве что какой-нибудь юнец, желающий выпендриться перед сверстниками, мог затащить сюда свою девчонку. Сюда приходили эксцентрики, оригиналы, способные оценить беспрестанно крутящиеся на мониторе черно-белые ленты, отделанные под настоящее дерево барные стойки, негромкое журчание берущей за душу музыки, редчайшие изображения ушедших в вечность звезд — Джин Харлоу, Бэтти Дэвис, Кейт Бланшетт...
— Я читал, что она была замужем за принцем, — вздохнул Криспин, глядя на плакатную золотоволосую Ингрид. — Эх, встретить бы такую женщину! Да куда уж нам...